Сукино болото - Виталий Еремин

Выпалив эти слова на одном дыхании, Анна подавила стон. «Господи, что я несу? Кому я все это говорю?»

– Ладно, – сказал Кодацкий. – Не понимаешь меня, будешь говорить с Лещевым. Не поймешь Лещева, найдутся другие люди, которые втолкуют тебе, что так в нашем городе вести себя нельзя. Это пока еще не твой город, ясно тебе?

– А страна? – спросила Анна.

– Страна, может быть, твоя. А вот город… Извини, – Кодацкий развел руками.

16 июня 2006 года, пятница, полдень

Лещев вызвал Ланцеву, велел секретарше принести кофе, открыл коробку конфет «Коркунов». «У Кодацкого был кнут, здесь будет пряник?» – подумала Анна.

– Ну, что у тебя с Цепневой? – мягко начал мэр. – Подумаешь, матом кроет. Какие мы нежные. Сейчас все кроют. Я тоже крою. Ну, давай меня снимем. Легче тебе от этого станет?

– То есть вы считаете, что «мертвые души» – это нормально? – спросила Ланцева.

Лещев покосился на ее сумку.

– Ты меня случаем не пишешь?

Анна вытряхнула содержимое сумки. Мобильник, помада, блокнот, ручка, кошелек, удостоверение.

– Если хотите, отключу мобильник.

Лещев отмахнулся: не надо. Но Ланцева все же отключила. Приготовилась выслушать ответ на свой вопрос. Но мэр либо уже забыл, либо сделал вид, что забыл. Пришлось напомнить.

– Итак, Николай Федорович, вы считаете, что мертвые души и фиктивные часы – это нормально?

– Анна, это несерьезный разговор. Можно предполагать все что угодно. Но доказать, что преподаватели делятся с Цепневой, практически невозможно. Давать показания против самих себя они не будут. Честное слово, я не хочу, чтобы ты выглядела смешно.

Ланцева решила сыграть наив:

– А я думала, вы меня поддержите, КРУ к Цепневой пришлете. Все-таки ее художества и на мэрию тень бросают. Или вы так не считаете?

– Присылали к ней КРУ. И уголовное дело возбуждали. И суд пару раз был. А чем заканчивался? Состава преступления суд оба раза не нашел.

– Николай Федорович, не передергивайте! Контрольно-ревизионное управление финансовые нарушения находило. Но их требовалось подкрепить свидетельскими показаниями педагогов, которые имели к этим нарушениям непосредственное отношение. Естественно, педагоги отказывались подтверждать. Кому охота давать показания против самих себя? Но уличить Цепневу могли и другие педагоги, которые не имели к нарушениям прямого отношения.

– И что же не уличили? – весело подхватил Лещев.

– Объяснение очень простое, Николай Федорович: на время следствия вы ни разу не отстраняли Цепневу от руководства школой. Хотя обязаны были сделать это. Она давила на свидетелей, заставляла давать показания в ее пользу. Но сейчас двое педагогов, которые раньше лжесвидетельствовали, готовы в этом признаться.

Мэр застыл с раскрытым ртом. Но быстро нашелся:

– Так ведь тут, наверное, срок давности действует!

Мэр выгораживал Цепневу откровенно, даже не пытаясь это замаскировать. Анна поняла, что не добьется от него поддержки. Под суд директрису он не подведет.

– Хорошо, – сказала она, – тогда увольте ее.

Уволить?! Лещев вспомнил, как однажды пригрозил Цепневой увольнением. В ответ директриса повернулась к нему задом, сделала срамное движение, будто задирает юбку, и прошипела:

– Вы меня из школы только ногами вперед вынесете, понял, Колян?

Лещев понизил голос, будто их кто-то мог услышать.

– Уволить можно, но только после моих перевыборов. Мне надо спокойно переизбраться. Если тронуть ее раньше, она меня с грязью смешает. Это ж такая злюка, во рту черно, – закончил градоначальник.

16 июня 2006 года, пятница, время обеда

Вернувшись в агентство, Ланцева стала просматривать отснятые телесюжеты, но поймала себя на том, что ничего не видит и не слышит. Лещев не сказал ни одного плохого слова, голоса не повысил, а будто танком прошел. «Это одна банда, – думала Анна. – И действуют они, как вооруженная до зубов банда, а я пытаюсь что-то сделать голыми руками. Но я не сдамся. Я только сделаю вид, что смирилась. Они у меня еще получат».

Дверь неожиданно распахнулась, на пороге стояли двое незнакомых молодых мужиков и с ними Леонид Царьков.

– Принимай, Аннушка, обнову.

Мужики начали распаковывать и собирать стильную офисную мебель. Леонид давно обещал сделать подарок. Уже стало казаться, что просто шутил. И вот, надо же, сдержал слово. Черная мебель – это стильно. Совсем другой вид у кабинета.

У Кодацкого меняли весь интерьер. Редактор ошалел от неожиданно свалившегося счастья:

– Ну, Леня! Нет слов.

– Мы кто? – задушевно сказал Царьков. – Мы, ребята, друзья. А друзья должны друг другу помогать. Только не думайте, что вы мне теперь должны.

– Нет, – с жаром возразил Кодацкий, – с нас причитается. – Аннушка, надо о «Спарте» репортаж сделать.

– Вот повалят к нам пацаны, тогда и напишем, – отвечал Царьков. – Аннушка, ты бы просто так зашла, глянула одним глазом. Такого нигде нет. Ноу-хау! Можешь Булыкина своего взять. У меня ни от кого секретов нет. Одно дело делаем.

Ланцева достала сигареты:

– Тогда, может быть, и Радаева взять?

Леонид щелкнул зажигалкой:

– Возьми. Нормальный был пацан, из хорошей семьи. Не знаю, что его на подвиги потянуло.

– Вы, случаем, не вместе Спартой увлекались? – спросила Анна.

– Что значит вместе? Я постарше его буду, лет на семь, наверное. Нас тренер увлек. Это помогало ему держать дисциплину. Спартанцы ведь не пили, не курили…

– А ты, Леня, оказывается, романтик, – посмеиваясь, сказала Ланцева. – Если мне не изменяет память, самого знаменитого спартанского царя звали Леонидом. Знаешь, у меня есть одна теория. Я думаю, человек строит миф насчет себя исходя из своей внешности или имени. У тебя не тот случай?

Царьков присел и похлопал по полу ладонью. Так делают борцы, когда противник берет их на невыносимый болевой прием.

– Пощади, Аннушка, твои вопросы не для моего ума. Какой миф? – И неожиданно сменил тему. – Ты, я слышал, за Цепневу взялась. Давно пора. Эта маразматичка слишком засиделась. Я целиком на твоей стороне. Хочешь, я дам Цепневой отступных, пусть только уйдет без скандала?

– Сколько дашь? – спросила Анна.

– Ну, сколько? – Царьков замялся. – Сто – мало. Двести? Мало. Триста? Тоже мало. Власть для Цепневой дороже денег. Но, думаю, если полмиллиона предложить, задумается.

– Ты готов выложить пятьсот тысяч?! – ахнула Ланцева.

На лице Царькова было написано, что ради нее на все готов.

16 июня 2006 года, пятница, время обеда