Время библиомантов. Противостояние - Кай Майер

Прежде чем Изида подчинилась ему, она попыталась с помощью всех органов чувств обнаружить следы западни в других помещениях дома. Но кроме неё и Аттика только книги излучали слабую библиомантическую ауру. Больше здесь не было никого.

Изида медленно опустилась в кресло напротив Арбогаста. Продолжать стоять – значило бы упорствовать, а она сопротивлялась прежнему распределению ролей: он – сознающий своё превосходство ментор, она – вспылившая, неуверенная в себе ученица.

– Не знаю, где ты прячешь эту орду беглых экслибров, – произнёс Арбогаст в то время, как в чайнике закипела вода. – Надеюсь только, ты не переправила их через границы убежищ. В обычном мире экслибры представляют риск для всех. Одно неверное слово – и покров, столь долго хранивший нас от взоров наружного мира, падёт.

– Это были бы не первые экслибры, кому удалось бы прорваться через ворота наружу.

– Но тех, кому это удалось, довольно быстро нашли и обезвредили прежде, чем они успели натворить бед. Вспомни хотя бы Ливерпуль.

Естественно, будить воспоминания, противоречащие всему тому, что она сегодня собой представляла и делала, – это часть его тактики. Не раз она преследовала и истребляла экслибров вне убежищ, поэтому случившимся в Ливерпуле гордиться не приходилось. Два года спустя она решила уйти из Академии и проследить своё происхождение; тогда она пустилась на поиски «Атласа горизонтов».

– Эти экслибры – бомба замедленного действия, – сказал Арбогаст. – Сколько вы сможете их контролировать вне убежищ? А что, если с одним из ваших главарей, Паком или Ариэлем, что-нибудь произойдёт? Кому тогда они будут подчиняться? Уж не тебе ли?

«Он не в курсе!» – внезапно осенило её. Удивительно, даже спустя полгода он всё ещё не разнюхал, что Интрига убила Пака!

Пока Аттик наливал ей в чашку кипяток, она заметила его сердечную книгу, торчавшую из чехла на ремне, – неброский коричневый томик, обтянутый льном, затасканный и покрытый пятнами за полвека интенсивной службы.

– Но я хотел поговорить совсем не об экслибрах, – продолжал он, снова откинувшись в кресле.

Чувствовал он, что она уже не та, что прежде? Когда-то Арбогаст целенаправленно использовал сны своих учеников, чтобы подчинить их своему влиянию. Понял ли он, что Изида видела сегодня совсем иные сны, чем тогда? Что её самым страстным желанием было снова стать обычным библиомантом, без мощи, но и без слабостей экслибры Зибенштерна?

– Чего ты ожидаешь, Аттик? – Она держалась начеку и к чаю не притрагивалась. – Что нужно от меня Академии, кроме моей смерти?

– Я прошу о помощи не от имени Академии.

Она ему совершенно не доверяла.

– Ты никогда не пойдёшь против Академии, Аттик. Не вводи меня в заблуждение.

– На карте стоит нечто большее, чем Академия. Речь о всех нас, о каждом библиоманте, вне зависимости от того, во что он верит и за кем следует.

– Будь прокляты эти убежища! Я всё равно к вам не вернусь. Неужели ты ожидал от меня чего-то другого?

Улыбка Арбогаста напоминала серп.

– Ты по-прежнему всё та же упрямица, как тогда, когда я завербовал тебя.

– Ещё раз: что тебе нужно?

– Враг в ночных убежищах опять зашевелился.

Она смотрела на него долгим изучающим взглядом: щетину его она оценила бы теперь скорее как неухоженную, чем как щегольскую; кроме того, он никогда раньше не был таким обросшим. Библиомантическая война, которую он начал посреди бастионов Мардука, несомненно, делала из него головореза с револьвером. Но сейчас в его чертах сквозила усталость, почти то же истощение, что и у неё.

– Если выражаться точнее, – добавил он после некоторого промедления, – всё обстоит гораздо хуже. Всё началось давно, просто мы слишком долго закрывали на это глаза. Мир опять под угрозой, и даже больше, чем когда-либо.

– Новая война?

– Если у нас ещё есть шанс. На этот раз события пойдут куда скорее и, возможно, завершатся совсем не в нашу пользу.

Ещё не прошло и сорока лет с окончания войны в ночных убежищах, и тем не менее даже в воображении тех, кто там не был, она раздулась до мифических размеров, сравнимых по масштабу с возникновением мира, если верить легендам.

Он сверлил Изиду взглядом.

– Ты ведь так и не знаешь, с кем мы тогда в действительности сражались, не так ли?

Изида покачала головой. Ходило много разных слухов о том, кто управлял чернильными поганками. Слухи распускали предатели библиоманты, чуть ли не неизвестные потомки Розенкрейцев и Антиква, хотя с ними никто никогда не сталкивался лично.

– Участились сообщения, что поганок видели между страницами мира, – сказал Арбогаст. – Погибшие и изгнанные выходят из глубин убежищ на свет. У них есть вождь, и они следуют его приказам.

О чернильных поганках она слышала, но сама за время всех своих прыжков не столкнулась ни с одной. Может, потому, что ей всегда хватало сил выбирать самый короткий путь и её остановки между страницами в большинстве случаев занимали только считаные секунды.

– Кто же за ними стоит? – спросила она, поскольку Арбогаст опять замолчал.

Чашка с горячим чаем обжигала ему руки, но он, казалось, не чувствовал ни боли, ни желания пить. Сквозь вьющийся от чашки пар он устремил свой цепкий взгляд на Изиду, и в глазах его она прочитала то, что заставило её содрогнуться. Аттик Арбогаст испытывал страх.

– Наша праматерь, – ответил он, – Федра Геркулания.

Федра Геркулания, согласно мифам, была праматерью библиомантики, первой и могущественнейшей из всех, кто ткал книжное волшебство. Библиоманты ссылались на неё, тоскуя об идеализированной античности, колыбели ранней литературы. Об эре, уходившей в глубь тысячелетий, задолго до первой книги, когда знания хранились на папирусах и глиняных табличках.

– Ну конечно, – процедила Изида насмешливо, – Федра.

Ни единый мускул не дрогнул в лице Арбогаста.

– И как только я мог подумать, что ты мне поверишь!

– Федра – это вымысел, Аттик, легенда. Её никогда не было!

«И у меня есть доказательство», – подумала она, но остереглась произнести вслух. Решив написать историю библиомантики, Зибенштерн изобрёл Федру Геркуланию, пустое имя на бумаге.

– Ты права, – сказал Арбогаст. – Федра, о которой нам рассказывали в детстве, – миф, сказка, парочка скла́дных предложений, чтобы отправить ребёнка в постель. Она была видением, фантомом – может, даже игрой ума.

Глядя Аттику прямо в глаза, Изида хотела его разоблачить: она с нетерпением жаждала выведать, что ему нужно на самом деле.

Она знала, что библиомантика была изобретением Зибенштерна, перенесённым им на бумагу в девятнадцатом веке. Первый библиомант оказался значительно сильнее, чем Федра в самых фантастических историях о ней. Северин Розенкрейц, он же Зибенштерн, написал «Книги творения» для создания собственного мира, в котором всё вращалось вокруг чтения и литературы. Когда Изида отправила его в изгнание, он был сломленным стариком, задолго до того добровольно отказавшимся от своего могущества.