Возвращение в «Кресты» - Борис Седов

– Д… да! – подтвердила она, глядя куда-то поверх моего плеча.

Что там такое она видела, меня не интересовало. Я заставил Ангелину оторвать зад от дивана и стащил платье совсем.

Под платьем обнаружились кокетливые черные трусики. Молодец девочка! Я уцепился за них и потащил вниз, задрав ноги Ангелины к потолку. Пахло от благоверной очень хорошо. Вид у нее был, как перед казнью. Мученица зае…анная. Снова куда-то вверх глазки подняла, может, ждала, что наши соглядатаи бросятся к ней на помощь. Так вроде ничего криминального сейчас не происходит, и повода беспокоиться у них нет! Или к небесам обращалась? Только напрасно – оттуда нас плохо видно, слишком толстые стены в «Крестах».

Трусики долой. Ангелина вытянулась на диванчике, закрыв глаза. Поняла, что никто не придет к ней на помощь. Так, новости, благоверная выбрила лобок. Раньше она этим не занималась. Ну что ж, это предусмотрительно – мало ли каких зверей можно подцепить от меня после того, как я проторчал в застенках столько времени!

Насчет месячных соврала, конечно. Никаких женских штучек – тампонов или прокладок, – несмотря на тщательный осмотр, я не обнаружил. Влагалище было мокрым и готовым к любви. Похоже, манде было наплевать на то, какие чувства испытывает сейчас Ангелина. Я всегда знал, что она относится к тем женщинам, что просто рождены быть шлюхами.

Она не открывала глаза, но почувствовала мое приближение и развела ноги, подпуская. Да, детка, давай без споров. Мы с тобой муж и жена, пока смерть не разлучит нас… А раз этого еще не произошло, несмотря на все мои старания, то почему бы нам не заняться вполне обычным для супругов делом?!

Ангелина дрожала в моих руках. Я не стал церемониться и вошел сразу до конца, ее тело выгнулось и почти сразу задвигалось, подмахивая мне.

Прекрасно, просто прекрасно. Давненько я не спал с собственной женой. Было за это время много разных баб – и опытных путан, и совсем невинных и юных девчонок. Но моя бывшая в плане секса не уступала лучшим из них. Россия, безусловно, многое потеряла, когда я отправил ее в бессрочную командировку в страну пирамид и сфинксов.[3]

– Ну, давай, сучка затраханная, – прошептал я жарко в ее ухо, прижимая к себе, – расскажи мне, как выбралась из Египта. Какой горе-моисей тебя оттуда вывел через пустыню! А?! Давай, дрянь!

Она тряслась подо мной, и не понять было толком – от страха или от сладострастия. Или, может, – от того и другого одновременно. Она стонала в такт бешеным движениям члена в ее сочащемся лоне. Но, кроме этих стонов, ничего мне было из нее не вытянуть, ни трахом, ни страхом! Неужели и в диванчик микрофон вставили?!

– Ну же, радость моя! – Я гладил ее по лицу и чувствовал, что вид у меня совсем безумный. Неважно – пусть перетрусит еще больше, может, тогда расколется. – Расскажи своему Костику, своему любимому муженьку, с кем ты без меня проводишь время! Ревновать не буду, обещаю! Это не Муха, правильно? И не чучело, изображающее здесь давно сдохшего адвоката! А кто, любимая?!

Она сжала губы, с ненавистью глядя мне в глаза.

– Может, по буквам?! – Я не торопился, растягивая ее влагалище ленивыми движениями. Так уж получилось, что поговорить всерьез с моими женщинами теперь получалось только в процессе траханья. Что ж, не худший вариант, наверное. Совмещаем, так сказать, приятное с полезным.

– Итак! Начнем, есть ли в этом имени буква Х?!

Лина улыбнулась зло, но ничего не ответила. Вместо этого она задвигалась активнее. Девочка жаждет кончить поскорее во всех смыслах. И избавиться от меня.

– Радость моя! – Я ответил яростными толчками, и она зашипела от боли. – Может, мне тебе сломать пару ребер в процессе любви – такое, знаешь, иногда случается, когда делом занимаются пылкие любовники, такие, как мы с тобой! Или, может, вставить тебе пониже?! Здесь, в тюрьме, учишься интересным вещам, а тебе, наверное, случалось такое испытывать в загрантуре…

Вот уж верно, испугал редьку хреном! Плевать она хотела на свою задницу. Да и ребрами сломанными ее не испугаешь. Будет откровенничать, Карабас Хопин эти ребра из нее живой вытащит. Потому и подложил под меня, что знал – ничего она не скажет. Умрет, а не скажет! Так что ничего я не добился, если не считать бурного жесткого секса, что само по себе тоже неплохо. С паршивой овцы хоть шерсти клок!

А потом она быстро нацепила платье и выскочила из комнаты, как ошпаренная, не желая больше рисковать. И только на пороге, ощущая себя в безопасности рядом с вертухаем, она обернулась, чтобы одарить меня презрительным взглядом.

– Разин! Выходи!

Вели поначалу, вопреки обычной вертухайской привычке – без грубостей и затрещин по поводу и без оного. Как будто, добившись моего поражения, утратили интерес.

Нет, это только так показалось.

– Что, Разин! – Прапор смотрел на меня, слегка наклонив голову к плечу. – Взялся за ум, стало быть?! Ты там на суде ничего только не вздумай выкинуть! А то я вас, умников, знаю – всякий себя считает великим оратором, только трибуны не хватает! Довыступался уже, блин!

Железные дверцы фургона захлопнулись, раскрылись ворота, обязательная процедура с документами в «шлюзе» – и машина выехала из тюрьмы.

Итак, суд! А что за суд?! Настоящий?! Вполне может быть – Аркадию Андреевичу не составит труда организовать и это. Только… Только вот если информация просочится в прессу, то может заинтересовать кого-нибудь из журналюг, и что тогда?! Как бы ни был могущественен Карабас Хопин, а на всякий роток ни накинешь платок.

Нет, значит, заседание будет, скорее всего, таким же липовым, как и следствие.

Все повторялось почти вплоть до мелочей. Но все же кое-какие отличия имелись – даже Карабас не мог реконструировать события с безупречной точностью. Вот, например, когда меня перевозили в тот самый, первый, «мифический», по утверждению карабасовой свиты, раз, шел дождь и стучал по крыше. А теперь за бортом машины был ясный день. Я полюбовался солнышком в тюремном дворе, когда садился в автозак, и от души рассмеялся. Да, управлять погодой Карабас был не в состоянии.

А вот когда мы высаживались во дворе здания суда, солнце уже спряталось за набежавшие тучи. Будь я посуевернее – счел бы плохой приметой, но сейчас было не до суеверий. Выбор у меня небольшой – или пан, или пропал! Упекут в лагерь, как в прошлый раз, и можно смело писать завещание. В прошлый раз мне удалось неплохо устроиться: и козлить на начальство не стал, и кое-какие привилегии имел благодаря своей профессии. Даже побег смастерил в конце концов, хоть и не срослось сразу, но оставил неволю и всласть погулял.

Было бы смешно рассчитывать на то, что Хопин позволит мне снова так благоденствовать. Тем более, что у него не только мусора с вертухаями – шкуры продажные, на подхвате, но и блатные. Аркадий Андреевич наверняка понимает, что я не сдвинулся, несмотря на все его старания, и признание подписал только для того, чтобы не попасть к шизикам! Понимает он также, что я не успокоюсь. И коли удалось мне сбежать один раз – попытаюсь снова. Хоть и не будет у меня поддержки с воли, не будет схронов на долгом пути из лагеря, что мне тогда организовали добрые люди. И где гарантия, что мне все-таки это не удастся. Что ни говори, до недавнего времени я мог с полным основанием назвать себя чертовски удачливым сукиным сыном! Угодил за решетку по ложному обвинению, к тому же за убийство, подстроенное весьма влиятельными товарищами! И, не будучи знаком ранее даже понаслышке с тюремными нравами, не пропал, выжил, стал большим человеком…