Сталинъюгенд - Алексей Кирпичников

К счастью, появился офицер с листком в руке.

— Фамилия?

— Кирпичников, — очнулся юноша.

— С вещами на выход.

Феликс машинально поднялся, и ноги сами вынесли его в коридор. Он вновь попал в комнату, где обыскивали, отобрав поначалу лишь ножик и ремень. Офицер вышел, но арестант недолго оставался один — дверь отворилась, и появился мужчина в синем, застиранном до блеклости халате. В глаза бросились его лопухообразные уши.

— …Фамилия, имя, отчество, год и место рождения, — прозвучал безразличный голос тюремщика.

— Кирпичников. Феликс. 1928 год, Ленинград.

— Отчество.

— Петрович.

— Разденься догола. Нательные вещи сложи на стол.

Феликс снял одежду, оставшись лишь в трусах и носках.

— Тебе сказано — догола.

Юноша выполнил команду, прикрыв рукой полыхающий рыжим цветом лобок.

Мужчина подошёл.

— Широко открой рот.

Привычными движениями он исследовал его полость, потом пристально заглядывал в ноздри, в уши и под веки, изучая содержимое на предмет утаивания там колющих и режущих предметов. Не найдя в тайниках ничего подозрительного, контролёр устало заставил парня предъявить в деталях половой член и раздвинуть ягодицы. Феликс автоматически выполнил приказ. Когда ничего запрещённого не показалось наружу и не вывалилось на пол после приседания, ушастый принялся тщательно ощупывать нехитрое имущество арестанта, разрешая надеть проверенную одежду.

В комнате появился ещё один охранник, на этот раз в белом, но тоже застиранном до серой грязности халате. В руках он держал ручную машинку для стрижки. Прошло минуты две, и рыжая шевелюра рассыпалась по полу. Парикмахер-модельер ушёл, оставив Феликсу непривычную прохладу на стриженной наголо голове. Теперь возник новый тюремный служитель с коротким «бобриком» на голове и чемоданчиком в руке. Он сел у дальнего края стола и достал из кофра какие-то предметы.

— Подойдите сюда, — приказал он, не отрываясь от работы.

Парень выполнил команду и увидел открытую жестяную коробочку. Внутри находилась чёрная губка, сочившаяся тёмной и вязкой массой. Рядом лежали листки каких-то незаполненных бланков. Тюремщик взял в руку правую кисть арестанта, а другой рукой крепко вжал его пальцы в губку, отчего их внутренняя сторона мгновенно окрасились чёрным. «Бобрик» ухватил испачканный большой палец Феликса и, плотно прижав к листку, слегка повернул его в обе стороны — как бы вокруг оси. На бумаге остался отпечаток развёртки подушечки. Кирпич удивился — казалось, это отпечаток чужого пальца, от значительно большей руки — на ум непроизвольно пришло сравнение глобуса и настенной карты мира. «Бобрик» повторил операцию с остальными пальцами и снова указал на табуретку — теперь предстояло фотографирование в фас и в профиль.

Феликс ощущал себя дебютантом на сцене, где остальных актёров уже воротило от бесконечного разыгрывания одной и той же пьесы в пустом зрительном зале.

Потом его отвели в баню, где выдали вафельное полотенце размером с портянку и обмылок. По всему предбаннику были расстелены крашеные деревянные щиты, а в душевом зале пол покрывали истёртые, не успевающие просыхать деревянные решётки со следами зелёной краски. Под потолком ощетинились рассеиватели, непрерывно выбрасывавшие струи воды. Юноша встал под один из них, но тут же как ошпаренный ринулся назад — вода оказалась слишком горячей. Тогда он поискал глазами краны, но их нигде не было — регулировать напор воды и температуру оказалось невозможно. Поводив по телу бурым кубиком мыла, Феликс начал заскакивать под кипяток и тут же выпрыгивать, пока не смыл прилипшие к телу волосы. Затем он вернулся в раздевалку и обтёрся полотенцем, мгновенно промокшим до нитки. Едва узнав свою одежду после прожарки, он кое-как натянул рубаху и штаны под понукания надзирателя. Потом его повели по коридору до большой железной двери, оказавшейся входом в лифт. Феликс подумал, что сейчас его спустят в подвал, но лифт неожиданно поехал наверх, до пятого этажа. Когда его завели в камеру, он увидел узкое помещение, где большую часть площади занимала железная кровать. За спиной едва слышно скрипнуло, и заключённый остался один.

* * *

Уткнувшись в надпись «Приём арестованных», Серго понял, как жестоко чекисты обвели братьев вокруг пальца. От обиды к горлу подкатил комок, но ему едва минуло четырнадцать, и к этому ощущению сразу же прибавилось любопытство, тем более что паузы на размышления тюремщики не оставили. Его завели в комнату, где за столом сидел всё тот же лопоухий, но и конвоир никуда не спешил. Не скрывая интереса, оба смотрели на мальчишку с явно выраженными армянскими чертами лица. Серго удивился — ведь перед ним сюда, вероятно, приводили Ваню и успели насмотреться на сына члена Политбюро.

— Назови фамилию, имя, отчество, дату и место рождения, свой домашний адрес.

— Микоян… Серго Анастасович. Родился в Москве в 1929 году. Адрес: Кремль, Коммунистическая 33.

— Ну что ж, Серго Анастасович, разденься.

Дойдя до трусов, парень остановился. Любопытные взгляды тюремщиков свидетельствовали, что более тощего создания они ещё не видели.

— Трусы тоже сымай… не миньжуйся.

Женщин вокруг не было, и Серёжа вяло повиновался. Его попросили нагнуться вперёд. Когда он выполнил просьбу, один из взрослых зашёл сзади. Не увидев торчавшего лезвия ножа или дула пулемёта, он выпрямился и кивнул напарнику.

— Можешь одеться. — Чекист, получивший сигнал от сослуживца, явно укоротил процедуру вхождения Серго в мир арестантов.

После стрижки и других стандартных процедур Серёжа снова попал в коридор, за которым обнаружилось множество лестниц с проёмами, перекрытыми сетками. Когда дело дошло до бани, он невольно повторил технологию Кирпича. Манипуляции с новичком закончились в одиночке с коричневыми стенами, где свет едва проникал через окно, загороженное каким-то ящиком. Серго ещё не знал, что это «намордник» — изощрённое приспособление, лишающее заключённых общения с солнцем. Раздражали жара и духота — он снял рубашку. На шум тут же открылся глазок.

«Посмотрим, кто кого»? — решил арестант и включился в «гляделки» с надзирателем.

Увидев, что Серго не подпиливает решётку, тюремщик потерял к нему интерес и захлопнул глазок. Снова оставшись один, мальчишка вдруг почувствовал, что время остановилось — стало безумно скучно и тесно. Тогда он походил по камере, но это быстро надоело, и он лёг на кровать.

«Интересно, что сейчас происходит дома»? — Едва успев задать себе этот вопрос, Серёжа вдруг понял, что обманули не только его с Ваней, но наверняка и маму.

«…Значит, она ещё не догадывается, что с нами случилось. И отец тогда тоже может не знать! Но когда-то же им должны сообщить… Скорее бы это случилось! Папа сходит к товарищу Сталину, заступится за нас — и мы на свободе!…»

На улице темнело. Свет из окна уже совсем перестал проникать в одиночку. С потолка слепила какая-то непередаваемо-яркая лампа. Вошёл контролёр и предложил сводить Сергея в туалет. Он обрадовался — появилась возможность ещё раз осмотреться вокруг. После похода тюремщик объявил отбой, приказав раздеться и лечь в кровать. Серёжа подчинился и вскоре почувствовал, что его клонит ко сну. Но мешала лампа. Казалось, прямо в глаза направлен прожектор — свет проникал даже через закрытые веки. Снова звякнул глазок, и мальчишка спросил, приподнявшись: