Новый русский попугай - Наталья Александрова

Лола понятия не имела о технологии изготовления почтовыхмарок, тем более таких старых, выпущенных в девятнадцатом веке. Но Леня вчерапересказывал ей историю «Розового Маврикия», при этом надувал щеки так, будтоон сам такой умный. Как будто Лола не догадалась, что он все узнал от тоготипа, специалиста по маркам. Кажется, тогда фигурировал там какой-топьяница-гравер…

— А я еще для него узнала у одной знакомой насчетпластинки — Энрико Карузо поет лучшие арии из итальянских опер! —сокрушалась Римма Борисовна. — Он так хотел эту пластинку! Но теперь ни зачто не сведу его с этой дамой!

— Ох, как же я вам благодарна! — Лола выхватила изрук Риммы записную книжку и списала на салфетку телефон, что стоял противфамилии «Верстовский А. А.».

Римма обиделась на Лолины манеры и сказала с ноткойзлорадства в голосе:

— Ох, Олечка, я вспомнила, Антон Антонович никак неподойдет вашей тете, он… ну понимаете, он… не интересуется женщинами. Нистарыми, ни молодыми — никакими, вы меня понимаете? У него совершенно другойпрофиль…

— Ой, как жалко… — Лола изобразила полноеразочарование, смяла салфетку в комок, но не выбросила, а тайком сунула всумочку. Зная телефон, выяснить адрес Антона Антоновича Верстовского для Ленине составит труда. И вообще, он должен целовать Лоле ноги, она делает для негосамую важную работу — собирает информацию. Она рискует жизнью — в «Райскомсаду», где укокошили несчастную брюнетку, потом в медицинском центре «Авиценна»— если бы Лолу застали подслушивающей разговор в кабинете, тот специалист помануальной терапии не оставил бы ее в живых. Сейчас, конечно, Лоле угрожалтолько приступ головной боли от трескотни Риммы Борисовны, но это исключение изправил. Ленька затыкает Лолиным нежным телом все дыры, кидает ее на амбразуру,как Александра Матросова. Это надо прекратить. Или хотя бы поставить напарникуна вид.

Но не сейчас, потому что когда Маркиз занят очередным делом,он не реагирует на ее жалобы и провокации. И скандал устраивать глупо — онпросто не станет слушать. А то еще и прикрикнет — нашла, мол, время, долгодумала…

«Надо уметь ждать, — сказала себе Лола, — надовоспитывать в себе выдержку и терпение».

Леня позвонил в дверь.

Дверной звонок может многое сказать о своем хозяине.Например, звонок с птичьей трелью скорее всего установит романтический любительприроды, поклонник загородных прогулок и рассветов на берегу реки, бодрыйспортивный марш — завзятый футбольный болельщик, простой лаконичный гонг —деловой, энергичный человек, трезвомыслящий практик и трудяга.

В этой квартире в роли дверного звонка выступали первыетакты романса Неморино из оперы Доницетти «Любовный напиток». Так что Маркизсразу понял, что не ошибся адресом и попал к большому любителю оперногоискусства.

Едва отзвучала музыка Доницетти, как за дверью раздалисьторопливые шаги, и красивый баритон проговорил:

— Сию секунду, Коленька, сейчас я открою!

Дверь распахнулась, и на пороге появился вальяжный господинв домашней куртке бордового шелка и шейном платке. Пожалуй, самой заметнойдеталью в облике этого господина были его усы — длинные, ухоженные, закрученныекверху, они явно были предметом гордости своего хозяина.

Увидев Маркиза, усатый господин попятился и схватился засердце:

— Ах! Вы меня так испугали! Я думал, что это мой друг…Кто вы такой? Что вам угодно?

— Я от Риммы Борисовны, — сообщил Маркиз с обезоруживающейулыбкой.

— Ах, от Риммы… — Хозяин квартиры шире ??ткрылдверь и отступил в сторону. — Так что же мы стоим в дверях! Проходите!Друзья Риммы Борисовны — мои друзья…

— Римма сказала, что вы ищете эту пластинку. —Леня протянул господину конверт в яркой подарочной бумаге.

После долгих уговоров удалось уговорить Римму свести его смилой старушкой, хозяйкой пластинки с записями великого итальянского тенораЭнрико Карузо.

— На счастье, у меня такая нашлась…

— Пластинку? — Хозяин торопливо развернул бумагу иахнул: — Неужели это она?

— Да, — Леня скромно потупился, — именно она…Великий Карузо… пятьдесят шестой год… в сопровождении Нью-Йоркскогофилармонического оркестра…

— И… это… я просто глазам не верю!

— Да, вы правы… это действительно автограф самогоКарузо! — На этот раз Леня даже слегка покраснел — от гордости иудовольствия, ибо он долго трудился, выполняя автограф великого певца, и онвышел очень похожим.

— Но… но ведь это огромная ценность… это такой раритет!Неужели это мне?

— Разумеется, вам, Антон Антонович! Римма сказала, чтовы этому очень обрадуетесь!

— Но сколько вы за нее хотите? — засуетился АнтонАнтонович. — Не знаю, в состоянии ли я приобрести такой дорогой экземпляр…

— Что вы! Никаких денег! — Леня замахалруками. — Разве могут быть денежные расчеты между подлинными ценителямипрекрасного? Вы рады — и это для меня самая лучшая награда!

— Но это невозможно! Я не могу принять такой подарок,тем более от незнакомого и такого приятного молодого человека! Это слишкомценная вещь! Возможно, позднее, если мы с вами познакомимся поближе… — ИАнтон Антонович взял Леню за руку.

— Извините, — Маркиз осторожно отобрал руку ухозяина дома и отступил немного в сторону, — вы меня не совсем правильнопоняли. У нас с вами разные вкусы… за исключением оперы…

— Ах как жаль! — Усы Антона Антоновича огорченноповисли. — Тогда я тем более не могу принять такой дорогой подарок…

— А кто сказал о подарке? Ведь вы, если меня необманули, — замечательный гравер…

— Ну, некоторые считают, что один из лучших… — АнтонАнтонович скромно потупился, кончики его усов снова гордо приподнялись. —Впрочем, в наше время это благородное искусство пришло в упадок, оно совершенноневостребовано… вы не представляете, чем мне приходится зарабатывать на жизнь!

— Чем же? — подал Маркиз ожидаемую реплику.

— Гравировкой подарочных надписей на чашках ичасах! — с горечью выдохнул Антон Антонович, и его усы сновапоникли. — Дорогому Васе от Карины в день рождения… Вовану от друганов надобрую память… и тому подобное! Сижу в киоске в фойе универмага. Вот она,судьба мастера, в наше убогое время!

— Не может быть! — сочувственно вздохнулМаркиз. — Но ведь для себя, для души вы иногда делаете что-нибудьнастоящее, подлинное, высокохудожественное?

— А как же! — Гравер вновь приободрился. —Пойдемте, я покажу вам образцы своего труда!

Он провел Леню в кабинет, обставленный антикварной мебельюкрасного дерева и больше напоминающий не рабочую комнату одинокого немолодогохолостяка, а будуар французской маркизы восемнадцатого века. По стенам тут итам были развешаны портреты и фотографии знаменитых оперных певцов прошлых лет,в основном итальянских теноров.