Корень мандрагоры - Евгений Немец

— Да ты покойник уже! — хрипел на полу поверженный гопник. Наверное, я-таки сломал ему колено. — Порешу, сука!..

Мне надоел этот ор, к тому же он мог еще сильнее напугать Белку. Я обратился к сидящему:

— Твой друг больно шумный. А меня шум раздражает.

Я резко развернулся и заехал лежащему ботинком в челюсть. Сразу стало тихо. Я подобрал нож-бабочку, положил в карман. За все это время второй хулиган не шелохнулся. Поезд прибыл на станцию.

— Вам пора, — напомнил я сидящему о необходимости проследовать на перрон.

Парень осторожно, стараясь не делать резких движений, поднял своего друга, закинул его, как котомку, за плечо и потащил из вагона. Уже выйдя, он оглянулся, произнес примирительно:

— Извини, братан, попутали мы… Я промолчал.

— Что? Что он тебе сказал? — потребовала Белка, как только я вернулся.

Я пожал плечами, ответил:

— Да ничего особенного. Извинился.

— Извинился… — выдохнула она, не веря услышанному. — А ты не думаешь, что они… Ну, что…

— Будут меня искать? Нет, не думаю. — Честно сказать, мне было плевать, будут они меня искать или нет, но мне хотелось успокоить Белку. — Я немного знаю этот тип придурков. Как правило, они удовлетворяются грубой демонстрацией воли и силы. Если чувствуют, что противник сильнее, они с готовностью поджимают хвосты.

— Но они же подлые! Они могут!..

— Вставить мне перо под ребра в темном переулке, да? Я усмехнулся. — Успокойся, Бельчонок. Знаешь, почему второй не полез в драку? На самом деле-то он и был предводителем. Он решил, что я из их братии, только куда важнее рангом. А из этого следует, что у меня за спиной организация. Никто просто так не затевает войну между бандами. Если выяснится, что они наехали на крутого бандюка, им еще и свои боссы пистон вставят. Именно поэтому он извинился.

— А ты?.. Ты из их братии?! — спросила она напряженно, я рассмеялся, и только после этого Белка расслабилась и тоже улыбнулась. — Нет. Конечно, нет… Но откуда ты все это знаешь?

— Смотрю отечественные детективы, там все подробно разжевывают, — соврал я, потому что телевизора у меня не было и детективы, особенно отечественные, я терпеть не мог. — Наша станция.

Мы двинулись к выходу. Белка по-прежнему держалась за мой локоть хваткой греко-римского борца, но теперь от нее пахло сеном и чуть-чуть парным молоком. Ее хитрые губки все порывались сложиться в загадочную улыбку, и, если я не отвлекал ее разговором в течение нескольких секунд, ее взгляд застревал в оболочке сочного киви и улыбка проявлялась. Я осторожно косился на Белкино личико и видел, что на ее губах проявлялась магия: Белка шла, влекомая моей рукой, и тихонько что-то там себе колдовала.

Снаружи нас ждала июльская ночь, со спелыми звездами и теплым душистым ветром, наполненным запахом налитой пшеницы, доносящимся откуда-то с полей за окраиной города. Хотелось раскинуть руки, чтобы пространство намоталось на них пушистыми невесомыми шарфами. Хотелось прыгнуть в эту ночь, как в теплую спокойную реку, и неторопливо плыть до самого утра. Белка резко остановилась, дернув меня за руку, удивленно оглянулась по сторонам, потом заглянула мне в глаза, заявила:

— Нет!

— Нет?

— Мы не можем просто так пойти домой.

Очевидно, она следовала какой-то своей девичьей логике. Я был не прочь эту логику постигнуть:

— А как не просто так мы должны идти домой?

— Я хочу вина! Вкусного красного вина! — Ее губы сложились в древний символ каприза.

Мне захотелось лизнуть их сию же минуту, но не от вожделения — в благодарность. В ту секунду я понял, что ее каприз выражает что-то, необходимое нам обоим: мы обязаны растянуть эту странную ночь настолько, насколько хватит у нас сил, а у Вселенной — терпения. Я подумал, что если я… если мы будем достаточно упорны, эта ночь вполне может подарить нам чудо. Я улыбнулся, Белка, неверно расценив мое молчание, добавила:

— У меня есть деньги.

— Да есть у меня деньги, — очнулся я. — Ты хочешь пойти в кабак или мы просто купим бутылку в супермаркете и посидим на лавочке в нашем дворе?

Она извлекла из складок ночи свой пальчик и ткнула им меня в грудь, сказала серьезно:

— Второй вариант мне нравится больше, молодой человек. «Мне тоже», — мысленно согласился я.

Мы пили вино, наливая его в пластиковые стаканчики, таращились в небо, застрявшее в куцых кронах тополей, смеялись, несли всякую чушь или замолкали на секунду, чтобы потом рассмеяться и снова рассказывать друг другу бессмысленную, но забавную ерунду. Я, после смерти отца погрузившийся в усталость и опустошение, медленно поднимался, выплывал на поверхность. Это странное сочетание: девушка, невозможная, как поцелуй ангела, ночь, полная спелых звезд, и терпкая виноградная кровь — все это размягчало мое естество, я чувствовал, что становлюсь податливым. Мне и вправду хотелось смеяться и хотелось, чтобы Белка была рядом со мной — и смеялась вместе со мной. Я думал, что из всех лекарств, духовных практик, химических или религиозных наркотиков эта смесь самая действенная.

— Почему тебя так зовут?

— Что?

— Гвоздь — что это за имя?

— А… вот ты о чем…

— Да, я об этом. Налей мне.

— Белочка, наши имена написаны клинописью на этом июльском небе. Никто не знает, как перевести эти руны на русский или любой другой язык. Так что все мы обречены носить имена, которые нам дали такие же безымянные создания, как и мы.

— Ничего себе! Ты это серьезно?

— Смотря как ты к этому относишься.

— Ты странный, Гвоздь. Ты какой-то странный, Гвоздик…

— Наверное.

— А ты любил кого-нибудь?

— Мужчину или женщину?

— Мужчину?!

— Ну да. Я любил своего отца.

— А-а… Умник. А почему любил? Почему в прошедшем времени?

— Он умер два месяца назад.

— Ой!

— Ладно, не бери в голову.

— Ты по нему скучаешь?

— Давай сменим тему.

— Ладно.

— А ты сама любила? Любила мужчину?

— Нет.

— Врешь ведь.

— А ты, оказывается, бываешь несносен.

— Не любишь разоблачения?

— Терпеть не могу.

— Значит, врешь, да?

— Ты все-таки несносен!

— Ты даже не представляешь, насколько.

— Что, уже пора поссориться? Ты когда-нибудь бил женщин?

— Нет.

— Тогда мне бояться нечего. Еще раз повторяю для непонятливых: я никогда не любила мужчину.