Отложенное убийство - Фридрих Незнанский

И она протянула Максу руку, держась за которую он волей-неволей покинул кабинет, чтобы перейти в холл. Геннадий, вместо того чтобы приступить к упражнениям для глаз, проводил Макса взглядом сочувствующим и страдающим. Рука у Зои оказалась холодной, но не потной — сухой, на ощупь напоминающей бумагу с мелованной поверхностью.

Из белого, широченного, как площадь, холла Зоя провела его в такую же белую гостиную, главной приметой которой являлся большой обеденный стол. Завидев стол, Макс воспрянул духом: это ж сколько на таком морском просторе деликатесов уместится! Хорошо, наверное, иметь в любовницах директора рынка. Компьютерный гений не ел уже два с половиной часа и, несмотря на данное себе обещание худеть, ощущал предательское сосание под ложечкой.

— Чего-нибудь выпьешь? — предложила ему Зоя.

— Пить? Нет, — отказался Макс и, стыдливо понизив голос, продолжил: — А поесть ничего не найдется?

Продолжения Зоя не услышала: она направлялась к ненакрытому столу. Изящно наклонившись над ним, она подняла выше поясницы подол синего платья и спустила до середины бедер плотные белые трусики. Вопреки худощавому телосложению, Зоя Барсукова оказалась обладательницей зада изрядных размеров и округлости. Оторопелый Макс, приблизясь, осторожно потрогал этот дивный круп, который на ощупь оказался прохладным и упругим. Со стороны Зои ни малейшей реакции не последовало. Она его не поощряла, не обольщала, не завлекала — она просто ждала, чтобы он сделал то дело, ради которого его пригласили.

Макс был человеком не гордым — скорее, самокритичным. Он сознавал, что не является воплощением мужской красоты. Прежние подружки, не задержавшиеся в его жизни, заявляли также, что у него трудный характер и что иногда он бывает невыносим. Но такое отношение, когда его вообще не воспринимают как человека, было для него внове. Он почувствовал себя резиновой игрушкой, ходячим фалло-имитатором, а какому мужчине это понравилось бы? Ледяная красавица, которая подставила ему голую попу так равнодушно, словно находилась в кабинете врача, чтобы получить необходимый для здоровья укол, парализовала его до такой степени, что Макс был не в состоянии даже расстегнуть брюки.

Пауза затягивалась. Не меняя позы, Зоя повернула голову, чтобы определить, что там происходит с другого ее конца, и пронизала Макса пристальным взглядом светло-голубых глаз. Нечего и уточнять, что уверенности это ему не прибавило.

«Надо срочно что-то предпринять, — в голове Макса вспыхивали и погасали мысли. — Ведь опозорюсь! Как-то ее сбросить с этого пьедестала, на который она вскарабкалась, чтобы тут передо мной выеживаться… тьфу ты, у меня же все опустилось… мягкое, как воздушный шарик… возбудиться бы… ее возбудить… но оригинально… может, попробовать, как на садомазохистских сайтах?»

— Зоя, — хрипло сказал Макс. Откашлялся и, все под тем же пристальным взглядом, ринулся в атаку: — Зоя, как ты смотришь на то, чтобы я тебя… в общем… ну, словом… как бы это сказать… короче, ты не против, если я тебя немного отшлепаю?

Офигев от собственной смелости, Макс не сразу решился взглянуть Зое в лицо. На этом оттаявшем лице расцвели чудесные глаза. Синие, как незабудки…

20 февраля, 18.12. Галина Романова

Несмотря на занятость Вячеслава Ивановича Грязнова, старлею Романовой не пришлось прилагать большие усилия, чтобы он уделил ей время. Молодая и перспективная сотрудница виделась ему кладезем неординарных, иногда парадоксальных, идей, и опыт доказал, что эти идеи часто приносили пользу следствию.

— Здравствуй, дивчина Галина! С чем пришла?

— Вячеслав Иванович, — издалека начала Галя, взволнованно Взблескивая карими очами, — помните, я рассказала вам о тренере Михайлове, в которого была влюблена? Вы еще посоветовали мне встретиться с ним…

— Помню, Галя, помню. — Генерал Грязнов потер голову, на которой седина полностью вытеснила рыжину. — Только давай, пожалуйста, о личном — потом как-нибудь. Извини, сейчас дело делать надо!

— Так вот по делу я к вам и пришла.

— Не понял?

— У меня есть подозрения, что этот человек, у которого я побывала дома, связан с делом «Хостинского комплекса».

— Подозрения или факты? Выкладывай по порядку.

— Я и выкладываю, Вячеслав Иванович!

И Галя в общих чертах обрисовала свой визит в дом Михайлова, заострив внимание на некоторых существенных подробностях:

— В саду земля вскопана: что-то зарыто. Размеры приблизительно соответствуют человеческой могиле. Как только я пришла к нему, он моментально начал расспрашивать о деле «Хостинского комплекса». И я подумала, что Гарик с дедушкой в тот день могли направляться к тренеру Михайлову…

— Чего-то я, Галина, все-таки не допру, — размышлял Вячеслав Иванович. — Нет, подозрения веские, я не отрицаю, проверить стоит… Но уж больно у тебя, прости, широкие перепады настроения. То у тебя к этому Михайлову такая любовь пылала, а сегодня ты выдаешь его с потрохами. Не из-за того ли, что он тебя оскорбил, не захотел вдвоем стишата читать?

— Я по-прежнему люблю Никиту Михайлова, — отчеканила Галя. — И поэтому должна выдать правоохранительным органам того, с кем я встретилась.

— Загадками, дивчина, изъясняешься. Ты прямо говори!

— Если прямо скажу, Вячеслав Иванович, вы не поверите. Так что придется занять ваше время и рассказать одну историю, которую нам лектор по криминалистике привел как уникальный казус.

Вячеслав Иванович, вздернув рукав пиджака, взглянул на часы. Время терпит.

— Ну давай свой казус.

Это случилось во Франции, в семнадцатом веке. Войны тогда велись затяжные, и если солдат уходил на войну молодым человеком, то имел шансы вернуться стариком. Примерно так получилось и с одним крестьянином по имени Мартен Герр, которого мобилизовали на службу территориальным интересам Французского королевства и отпустили «на гражданку» только пятнадцать лет спустя. Все это время его преданно ждала жена, которая, конечно, обрадовалась возвращению мужа. За пятнадцать лет многое изменилось, но Мартен быстро вошел в ритм домашних дел. Он узнавал выросших без него детей, называл их по именам; на пирушке по случаю его возвращения припоминал вместе с соседями старые деревенские происшествия; по ночам бывал так нежен с женой, что она снова полюбила его без памяти.

Безмятежное счастье продолжалось недолго. Потому что некоторое время спустя к дому Герров пришел другой немолодой солдат и стал кричать, что это он — настоящий Мартен Герр! А тот, кто занял его место, — самозванец. Они служили в одном полку; сослуживцы и командиры отмечали, что эти двое похожи, как братья, даже иногда путали их. Внешнее сходство заставило их сдружиться. Словоохотливый

Мартен Герр частенько вспоминал покинутое житье-бытье, перечислял детишек, соседей, воскрешал бытовые мелочи, каждая из которых грела душу в условиях военных невзгод… Незадолго до конца срока службы он был тяжело ранен и остался лежать на поле сражения. Тогда похожий на него проходимец, который в мирной жизни не приобрел ни хозяйства, ни жены, ни детей, решил занять его место, полагая своего собрата мертвым. Но он просчитался! Мартен Герр вернулся, чтобы изобличить его.