Вторая Нина - Лидия Чарская

Благодаря Люде, я успешно, хотя и не без труда, выдержала вступительные экзамены, и вошла в курс институтской жизни. Я умела теперь приседать и кланяться классным дамам, как это требовалось институтским этикетом. Однако по-прежнему не уподоблялась остальным и не называла начальницу «maman» и, разумеется, не «обожала» ни учителей, ни воспитанниц.

«Обожание» в институте считалось своего рода обязательством, прочно укоренившимся в традициях этого учебного заведения. Девочки, живущие в душной атмосфере института, придумывали себе идеал и поклонялись ему. Все «обожали» кого-нибудь. Марина Волховская, серьезная, гордая и строгая девочка, не желая унижаться и в тоже время не считая возможным изменить институтским принципам, «обожала» Петра Великого. Она собирала портреты великого царя, всевозможные сочинения, относящиеся к его личности. Женя Лазарева «обожала» учителя немецкого, седого розовощекого старика с вдохновенной речью, который, в самом деле, интересно и увлекательно преподносил свой предмет. Перед его уроками Женя раскладывала на кафедре красивые ручки из слоновой кости, обертывала куски мела разноцветной бумагой с голубыми и розовыми бантами и всегда отвечала немецкий урок на двенадцать баллов. Маленькая Игренева примерно так же вела себя по отношению к учителю-французу, бойкому и франтоватому молодому парижанину. Даже Пуд, сонная, ленивая София Пуд, прозванная «слонихой», и та «обожала» институтского батюшку и лезла из кожи вон, готовясь к урокам по его предмету.

Моя восторженная подруга Мила Перская «обожала» Люду и меня, — преданно, самоотверженно и немного смешно. Это не мешало ей, однако, «обожать» потихоньку и молодого, очень красивого и очень застенчивого учителя танцев господина Иванова.

Только я да Лидия Рамзай не «обожали» никого. Когда подруги спрашивали баронессу, почему она не выберет кого-нибудь, независимая девочка презрительно поводила худенькими плечами и отвечала без обиняков:

— Считаю унизительным.

Мне никто не досаждал подобными вопросами. Я считалась на исключительном положении, поскольку и поступила сюда не как другие, а прямо в последний, выпускной класс, и вела себя иначе, независимо. Не по-институтски — считали мои новые подруги. Правда, у меня было мало общего с ними. Так много испытав и пережив, я, конечно, слишком отличалась от этих милых, восторженных и поразительно инфантильных девочек. Кроме того, большую часть свободного времени я проводила у Люды, занимавшей, как и другие классные дамы, отдельную уютную комнату. В классные же часы Перская не отходила от меня, мешая сойтись с остальными двадцатью девятью девочками нашего выпускного класса.

С рыженькой Перской я делила и труды и досуги. Мы гуляли с ней на переменах, вместе парировали нападки Арно и бледной зеленоглазой девочки, постоянно искавшей стычек со мной.

Что же касается Арно, то она с первой же минуты возненавидела меня всей душой. Где бы я ни находилась, меня преследовал ее крикливый голос: «Мадемуазель Израэл, тише!», «Мадемуазель Израэл, что за манеры!», «Да помните же, Израэл, что вы находитесь не в кавказских трущобах, а среди благовоспитанных барышень».

О, этот голос! Эти противные ужимки живого скелета, эти тощие, влажные руки, как я ненавидела их!

— Люда! Люда! Что же это такое? — не раз повторяла я в тоске, забегая к ней в течение дня — рассказать о новых придирках Арно.

— Ничего, Нина! Ничего, моя девочка, потерпи немного! Год пролетит незаметно, ты и не заметишь, а там — ты снова увидишь и синее небо, и яркое солнце, и высокие горы. Все! Все!

— Все! Все! — повторяла я, точно завороженная… — Вот только дождусь ли я, вытерплю…

Однажды вечером, когда я сидела в классе седьмушек и тихо разговаривала с Людой, дверь внезапно распахнулась, и в отделение младших пулей влетела Эмилия Перская.

— Нина! Нина! — кричала она. — Скорее, скорее, жаба тебя хватилась. По всему классу мечется, как разъяренная фурия: «Где Израэл? Куда она сбежала?».

— Что за вздор! — пожала я плечами, — ведь она сама отпустила меня.

— Забыла верно. Безголовая кукушка. А теперь не подступись к ней.

— Ах, так! Ну, погоди же ты! — и лицо мое запылало…

— Нина! Нина! — схватив меня за руку, прошептала Люда, — ради Бога, сдержи себя… Умей владеть собой, Нина! Не наговори ей чего-нибудь лишнего, прошу тебя!

— Оставь меня, Люда, — вырвала я руку, — оставь, пожалуйста. Я не маленькая и сама знаю, что мне делать.

— Не беспокойтесь, душечка мадемуазель, красавица, — умиленно шептала Перская, — я сдержу ее.

Она меня сдержит? Она, Перская? Что за новости?

Я смерила непрошенную покровительницу уничтожающим взглядом и помчалась в класс.

— Нина! Ради Бога! Ради меня! Ради покойного папы! — неслось мне вдогонку.

— Пожалуйста, Израэл, придержи язык! — вторила Люде едва поспевавшая за мной Перская.

Но я едва слышала их. Бомбой влетела я в класс, подскочила к кафедре, где сидела Арно, и, вызывающе глядя ей в глаза, спросила:

— Что случилось? Ведь вы же сами отпустили меня, а теперь хватились.

— Что это за слово «хватились»? Я не понимаю. Извольте выражаться приличнее! — грозно закричала, подскакивая на своем месте, Арно.

— Это значит, что у вас дурная память, мадемуазель, вы отпустили меня, когда я попросилась к сестре, а потом, очевидно, забыли.

— Вы дерзки, Израэл! — взвизгнула Арно, — дерзки и лживы… Я не отпускала вас.

— Неправда! — в свою очередь, закричала я. — Вы меня отпустили! Отпустили! Отпустили!

— Молчать! Не дерзить! Снять передник! Сию минуту снять! — стараясь перекричать меня, визжала Арно. — Вы получите три за поведение, я завтра же доложу о вас maman. Вы гадкая лгунья! Слышите ли — лгунья! Да!

— Неправда! — вырвались переполнявшие меня злоба, гнев и страдание. — Я никогда еще не лгала — за всю мою жизнь, мадемуазель! Слышите ли! Ни-ког-да! Передник я сниму. Но я очень жалею, что не могу доказать, что лгунья — не я, так как никто не видел и не слышал, как я подходила к вам после обеда в столовой и отпросилась к сестре.

— Вы ошибаетесь, Израэл. Я слышала это и могу засвидетельствовать перед всем классом! — раздался за моей спиной звонкий девичий голос.

И баронесса Рамзай, протиснувшись сквозь толпу девочек, подошла к кафедре.

— Что такое? Что вам нужно? — засуетилась при виде ее Арно.

— Да, Израэл не лжет! Я готова подтвердить это клятвой! — пылко воскликнула зеленоглазая девочка, тряхнув густыми стрижеными кудрями. — Вы сидели у второго стола, когда она подошла к вам, и читали газету. Израэл спросила: «Могу я навестить свою сестру?» Вы ответили: «Ступайте!» Ей Богу же, это правда. Честное слово!

Рамзай быстро выхватила из-за ворота платья маленький золотой крестик и, размашисто перекрестившись, приложила его к губам.