Лисы и львы - Инна Шаргородская

– Не знаю. Надежда дает, наверное. Я верю, что рано или поздно мы встретимся. Не на земле, так на небесах.

– Да, вы встретитесь, конечно. Но я говорю о настоящем, не о будущем. О каждом дне, который ты проживаешь без любимого. Как?…

Катти пожала плечами.

– Со временем перестаешь думать о своей потере ежеминутно. Учишься даже находить маленькие радости, которые скрашивают ожидание встречи. А сейчас, когда у меня появились друзья, стало настолько легче… что, скажи мне об этом кто-нибудь семь лет назад, я бы не поверила.

– Друзья способны утешить в такой потере? – удивилась и Клементина.

– Не утешить. Ох, как бы объяснить… Я ведь тоже, как Пиви, не задумывалась раньше об этом. Лишь теперь начинаю понимать, что любовь – не просто чувство, она…

Видишь ли, можно бесконечно твердить «люблю», наслаждаться замиранием своего сердца и считать эти чудесные ощущения любовью. А можно… делать что-то для любимого. И радоваться его радостью. И думается мне, что настоящая любовь – это все-таки последнее. Она… как свойство души, как доброта, к примеру, ищет своего выражения в делах, не в словах. Мы ведь не сочтем человека по-настоящему добрым, если он только говорит о своей доброте, о своем сочувствии чужим бедам, но ни о ком не заботится и никому не помогает, правда?… Так и любовь – если это только ощущения и слова, ее вряд ли можно назвать любовью. Потому что на самом деле она – действие. Помощь и забота…

К сожалению, для Имара я сейчас ничего сделать не могу. Но для друзей, которых люблю, могу. И мне от этого легче… ох, наверное, я слишком путано говорю?

– Нет, – напряженно сказала Клементина. – Я, кажется, понимаю. Ведь у меня тоже не было друзей… Вернее, они были когда-то, но ради мужа я оставила всех, иначе было невозможно, и как же мне на самом деле их не хватало!.. Я осознала это только теперь, когда у меня появились вы… – Она запнулась и спросила с некоторым беспокойством: – Я ведь могу считать вас своими подругами?

Катти словно окатило теплой волной.

– Мне это даже лестно, – улыбнулась она.

– Мне тоже, – расплылась в улыбке и Пиви. – Ведь дружбу волшебной девы еще надо заслужить!

«Заслужить… или иметь?» – загадочное «право» опять явилось, озадачив Катти. И она опять тряхнула головой, отгоняя назойливое словцо.

– Заслужить? – удивилась Клементина. – Глупости какие! Да, я не человек, это правда, но это совсем не значит, что я чем-то лучше вас. Или думаю и чувствую глубже. Или знаю больше… наоборот, вы можете меня многому научить. Я – страшная невежда, сегодня это поняла.

– Да ладно! – фыркнула Пиви. – Хотя… Катти, пожалуй, и научит. Вон как здорово объяснила про любовь, даже у меня какое-то просветление забрезжило. Стыдно признаться, но Дуду я, кажется, вовсе не любила…

– Любила, но не его, – кивнула Катти. – А те самые замирания собственного сердца. Иначе никогда бы не пошла на то, чтобы привязать его к себе силой. Заставить желать – уж извини! – нежеланное… Но не казни себя, ты была слишком молода, чтобы это понимать.

Пиви лишь тяжело вздохнула вместо ответа.

– Послушай, Катти, – неуверенно начала Клементина, – а ты не думаешь, что и настоящая любовь порой способна прибегнуть к силе?

– Зачем?

– Ну, например… чтобы удержать того, кого любишь… если он тоже тебя любит, но не понимает чего-то…

Она даже побледнела слегка, словно вопрос этот был для нее очень важен.

– Я не пророк Маргил, – сказала Катти, не сводя с нее глаз. – И мнение мое – не истина истин. Но, думаю, такое возможно – если любящий и сам не все понимает. Страх потери может оказаться сильней любви.

На лице Клементины выразилось такое облегчение, как будто, за отсутствием пророка Маргила, Катти вполне могла его заменить…

Они еще немного помолчали.

– Мда, – невесть к чему сказала наконец Пиви. И посмотрела на волшебную деву. – Слушай, Клем, раз уж мы друзья… можно задать тебе неделикатный вопрос?

Та подняла брови.

– Неделикатный?

– Наверное. Но ты так и скажи, если что, – пошла, мол, к черту, подруга!

Клементина бледно улыбнулась.

– Спрашивай. Может, и отвечу.

– Э-э-э… Как ты умудрилась выйти замуж за черного мага?

Катти даже вздрогнула от такой прямоты и затаила дыхание. Сама она маялась любопытством, не зная, с какой стороны лучше подойти…

Клементина вздрогнула тоже, опустила глаза. И сказала тихо:

– Никто еще не спрашивал меня об этом. Некому было, так уж вышло. И мне, пожалуй, даже хочется рассказать… но рассказ мой будет долгим.

– Это ничего, – обрадовалась Пиви. – Главное, что хочется и что я не кажусь тебе нахалкой!

– Господь с тобою, – невесело улыбнулась Клементина. – Я же понимаю, что наш союз с Идали должен многим казаться странным. Поэтому интерес твой вполне объясним. Да и тайны на самом деле в этом нет никакой…

Должно быть, она опять пустила в ход колдовские чары. Потому что дальнейший ее рассказ обе собеседницы не столько слышали, сколько видели.

Спроси кто Пиви, та сказала бы, что словно побывала в кино. Хотя никакого экрана здесь, в комнате, конечно, не было, и яркие, живые картины с двигающимися и разговаривающими людьми, со всеми красками, звуками и даже, кажется, запахами иных миров, возникали просто в воздухе перед глазами. А может, внутри сознания на самом деле – в таинственных пространствах, где рождаются сны…

И первой из этих живых картин было родовое гнездо волшебной девы – чудесный дом, похожий на сказочный замок, окруженный садом неземной красоты, в котором светилось все растущее, от крохотной травинки до вековых деревьев.

Второй стала ее девичья комнатка – светлая, прелестная, увешанная вышивками, заставленная куклами, книгами и цветами. Потом явилась и сама Клементина – тех времен, юная, беспечная, похожая на порхающую золотистую искорку, в сиянии улыбки, глаз, в шелесте легчайших шелковых платьев…

Где и когда ее впервые увидел маг по имени Арабес, Клементина не знала. Возможно, у кого-то в гостях. Но в ее спокойную, гармоничную, как прекрасная мелодия, жизнь он вошел с того дня фальшивой нотой. Раздражающим диссонансом.

Он ей не нравился – и Катти с Пиви не понравился тоже – своей суетливостью, голодным взглядом, жадными руками, что так и тянулись к ней, норовя дотронуться хотя бы до края платья, хотя внешне он был довольно привлекателен. И антипатии своей к нему Клементина почти не скрывала. Но ему было все равно.

Арабес взялся ухаживать за ней и делал это с упорством человека, который привык получать все, что захотел. Он оказывался везде, куда бы она ни шла, осыпал ее комплиментами, пытался делать подарки, которых она не принимала. Прокрадывался в сад, окружавший замок, внезапно являлся перед ней с букетами, ночами пел серенады под окном – пока она не пожаловалась отцу и тот, посмеиваясь, не поставил на садовую ограду дополнительную защиту.