Век хирургов - Юрген Торвальд

С этого момента мой ум занимала только эта теория. Я стал думать, как доказать, что микробы вызывают также и нагноение ран, гангрену, пиемию, проникая в ткани, впитываясь в них. Доказать это было довольно-таки непросто. Ведь я не мог прокипятить раны. Как не мог я поместить края раны в изогнутую трубку. Мне пришлось придумать другой фильтр, который удерживал бы предполагаемых микробов от попадания в рану…»

Он снова подошел к столу и взял в руки кусок густой, смолянистой, резко пахнущей массы.

«Всего через несколько дней после того, – заговорил он снова, – как я прочел статью Пастера, мне стало известно, что некоему доктору Круксу при помощи некоего химического средства удалось устранить гнилостный смрад, издаваемый сточными водами, на полях орошения Карлайла. Это средство называется фенол, или карболовая кислота. Это препарат каменноугольной смолы. У меня в руках находится тот самый препарат в более твердой, нерастворенной форме. Из того факта, что с его помощью удалось избавиться от гнилостной вони, я сделал вывод: каменноугольная смола способствует уничтожению микроорганизмов, которые, согласно теории Пастера, являются причиной гниения тканей. Их уничтожение возможно, если возможно вообще, только посредством карболовой кислоты. Теперь, если я накладываю на рану повязку, смоченную карболовым раствором, возможно, она действует как горлышко Пастерового сосуда, как фильтр, который не дает микробам проникать в рану. Таков был ход моих размышлений, и это, в общем-то, все, что я могу вам рассказать. Именно этот принцип я применяю в своей практике, причем не только в тех случаях, которые вы уже наблюдали. Из всех пациентов, лечение которых проходило по этому методу, я потерял только одного – тогда я не заметил крошечную ранку рядом с основной, а потому на нее не была наложена пропитанная карболовой кислотой повязка. Все остальные пациенты полностью выздоравливали – не только избегали гангрены и гнойной лихорадки. Карболовая кислота смогла уберечь большую часть ран моих пациентов от нагноения. Отсюда, возможно, закономерно следует вопрос: не покоятся ли представления о гное как благотворном и исцеляющем веществе на совершенно ложных идеях, на домыслах? Чудо, свидетелем которого я стал, настолько непостижимо, что я и сам время от времени заставляю себя усомниться в нем. И каждый раз, снимая повязку, я сомневаюсь. Но эти сомнения день ото дня становятся все призрачней. Я не знаю фактов, которые оправдывали бы их».

Самое пылкое восхищение, которое я когда-либо выражал человеку за его неколебимую веру в свое дело, я выказал Листеру. И оно останется таковым до конца моих дней. Отбивающийся от нападок, не признанный основной массой британских хирургов, он шел своей дорогой, полагаясь на профессиональное чутье, которое никогда не подводило его в работе.

Но и он не избежал глубоких потрясений, так как не был застрахован от неудач. Однако сегодня причины его промахов уже не таят в себе неразрешимой загадки, поскольку теперь нам известно, что, несмотря на прогрессивный образ мыслей, Листер знал о предмете так же немного, как и я сам. Раны, которые он преимущественно обрабатывал таким способом, то есть открытые переломы, были по большей части инфицированы еще до того, как попадали к нему на глаза. То есть у него была возможность лишь не допустить проникновения в рану новых микробов. Было невероятным чудом, что даже в таких с самого начала неблагоприятных случаях Листеру удалось добиться огромных успехов. А раз уж обстоятельства складывались таким образом, Листер никак не смог бы избежать разочарований. И ему оставалось только преодолевать их.

В самом что ни на есть прямом смысле этого слова это была борьба с возникающим из темноты убийцей, борьба на ощупь, отчаянная борьба. Листер верил, что убийца тот существует, хотя сам никогда не видел его и не мог наблюдать за его бытовыми привычками.

Он пошел дальше простого накладывания карболовых повязок. Он стал мыть руки и инструменты в растворе карболовой кислоты, рассудив, что микробы находятся также и в воздухе, поэтому при соприкосновении с раной задерживаются на ней. Но Листер не остановился даже на этом. Он стал искать способ уничтожить также всех микробов, парящих в воздухе над операционной областью, еще до того, как они могли бы оказаться в непосредственной близости от живых незащищенных тканей. Он сконструировал распылитель, при помощи которого над операционным столом возникал густой карболовый туман. Первое время он управлялся вручную, для чего требовался отдельный ассистент. Затем аппарат был додуман, и пар стал вырабатываться им автоматически. Карболовый туман вызывал кашель и головные боли, насквозь пропитывал одежду хирурга и его ассистентов, но Листер не давал сбить себя с толку.

Он также стал протирать карболовым раствором кожу пациента в области операции, обкладывать ее смоченными в растворе полотенцами, оставляя непокрытым только место предполагаемого разреза.

Он неустанно продолжал поиски стерильного, не зараженного микробами материала для своих лигатур. Рождество 1868 года он провел со своей женой Агнес в доме родителей в Аптоне. Но даже там его не оставляли тревожные мысли. При содействии своего племянника Рикмана Джона в старом кабинете отца он под наркозом прооперировал теленка. Для перевязки его сосудов он использовал различные кетгутовые нити, которые до того четыре часа пролежали в карболовом растворе. Он надеялся, что таким образом ему удалось уничтожить микробов на нитях. Кроме того, поскольку лигатуры были изготовлены из животных кишок, он рассчитывал, что они растворятся, а швы быстро заживут. Через четыре недели прооперированное им животное было забито. Тогда при вскрытии Листер установил, что лигатуры не только не вызвали нагноения в теле теленка, но и были фактически поглощены околошовными тканями. Таким образом он заложил основы метода, которым будут пользоваться все хирурги будущего при перевязке сосудов.

Операция с применением разработанного Листером

«карболового шпрея», изображенная современниками изобретателя

Но ко всем его достижениям и успехам в родном Соединенном Королевстве оставались глухи. На примере непростой Листеровой судьбы вновь оправдала себя древняя мудрость о пророке, чьи проповеди в его отечестве не были никому нужны: на изломе десятилетия, в 1869–1870 годах Листер получил новости из Германии, которые принесли ему долгожданное, необыкновенное, тихое счастье.

Еще в 1867 году, едва только в журнале «Ланцет» появилась статья об открытии Листера, лейпцигский профессор хирургии и изобретатель нового метода трансплантации кожи Карл Тирш, впавший в отчаяние от повальной эпидемии в своей клинике бешенства, занесенного через открытые раны, взялся за апробацию методики Листера. И тогда, чуть менее чем через три года, он сообщил, что его клиника полностью преобразилась, что он и думать забыл о гангрене и пиемии. По тропинке, уже проторенной Тиршем, последовал Адольф фон Барделебен, руководитель хирургического отделения берлинской Шарите. Его ассистент А. В. Шультце был первым из немецких хирургов, отправившихся в Глазго с намерением перенять листеровский метод лечения ран. По его возвращении в берлинской больницы Шарите была введена метода Листера, которая получила повсеместное распространение. В 1872 году Листерову методу перенял видный немецкий хирург Рихард фон Фолькман, работавший в городе Галле. Его примеру последовал профессор Нуссбаум из Мюнхена, в чьей клинике свирепствовали жестокие раневые инфекции, от которых погибали почти 80 процентов всех прооперированных. Нуссбаум строго придерживался выработанного Листером механизма и стал свидетелем невероятного преображения: гангрена и гнойная лихорадка стали отступать под натиском карболовой кислоты.