Пропавшая Рысь - Ксения Алексу

– Сингл? – уточнила девушка.

– С двуспальной кроватью, пожалуйста, – вьетнамка повернулась к компьютеру, начала искать в базе данных.

Кэссиди взглянула на Джек и добавила:

– У них в одноместных номерах так тесно, а мне бы хотелось нормально выспаться.

Мужчины, услышав американский выговор Кэссиди, повернулись к ним.

– Добрый вечер, дамы. Как ваши впечатления от Вьетнама? – спросил один из них.

Кэссиди повернулась, чтобы ответить, а Джек, прежде чем сделать то же самое, надела темные очки. Узнать ее было непросто, хотя отнюдь не невозможно. Ее внешность претерпела изрядные изменения, отчасти из-за возраста, отчасти благодаря пластической хирургии и ортодонтии: восемь лет назад, после инцидента в Израиле ей пришлось сделать несколько операций. Проблема была в другом. Голос.

Дэннис Маккендрик был ветераном Вьетнама, он работал на ОЭН, когда Джек еще была оперативницей. У них даже было одно общее задание, незадолго до того, как он вышел в отставку. Любой прошедший курс подготовки мог с легкостью узнать голос, даже не видя лица человека. А у Джек был чертовски запоминающийся голос. Все говорили, низкий и знойный. Можно было изменить его хирургическим путем, но Джек не готова была рисковать – исход подобной операции трудно прогнозировать.

– Все замечательно, – ответила Кэссиди, шагнув навстречу мужчинам. – В поезде – сущий ад, но в целом это очень красивое место.

– Чистая правда, – выдохнул Маккендрик. – Я сюда приехал после выхода на пенсию. Собрался здесь умирать.

– Ваш выбор можно понять, – вежливо отозвалась Кэссиди.

– А приятели все катаются сюда, чтобы меня навещать, – Маккендрик положил мясистую лапу на плечо своего друга.

– Это чудесно.

– А откуда вы, девушки? – спросил его друг.

– Я из Альбукерке, – с готовностью доложила Кэссиди, и посмотрела на Джек в ожидании ее ответа.

Вот, черт.

Джек прошептала Кэссиди на ушко, что ей нужно удалиться в туалет. Потом повернулась к девушке на рецепции и почти шепотом произнесла:

– Номер, пожалуйста.

Девушка положила на стойку ключ от комнаты Кэссиди.

– Ваши ключи, мадам, – проговорила она. – Комната триста два, третий этаж.

– Отдельный номер, – уточнила Джек так тихо, что сама едва слышала.

– Что, простите? – переспросила вьетнамка.

Кэссиди, очевидно, разобрала сказанные шепотом фразы, она повернулась выяснить, что было не так. Мужчины молча наблюдали за происходящим.

– Ты бледная, – проговорила Кэссиди, – с тобой все в порядке?

– Почему все, блин, задают какие-то глупые вопросы, – едва слышно отозвалась Джек. – Я в порядке.

– Простите, что? – снова спросила вьетнамка.

Дурацкая комедия.

Ты уверена, что все в порядке? – повторила Кэссиди. – Почему ты шепчешь?

– Я не поняла, что она сказала, – громко заявила вьетнамка, обращаясь к Кэссиди.

Не взрываться. Только не сейчас. Не взрываться.

Джек повторяла это себе, как заклинание. Она глубоко вздохнула.

– Ладно, можно в один номер, – прошипела Джек и схватила ключи. Не оборачиваясь, она направилась к лестнице и взбежала по ней, перешагивая через ступеньку.

Лишь захлопнув за собой дверь номера, Джек, наконец, почувствовала себя в безопасности. Она швырнула на пол рюкзак и села на край кровати. Господи, что же я такое творю?

Запустив пальцы в волосы, она стиснула кулаки. Идиотка.

Как вообще ей в голову пришла мысль о том, что можно проводить время с Кэссиди, да даже просто находиться рядом с ней больше минуты и при этом остаться безнаказанной? Неужели она надеялась, что ее безумная реальность не явится без стука, не вмешается, являя во всей неприглядности ее истинную суть, ее предельную испорченность?

Быть рядом с Кэссиди значило не только поставить под угрозу собственную жизнь, это значило снести все защитные барьеры, которые она годами возводила с таким трудом. Стоило оказаться рядом с Кэссиди, как все превращалось в полный абсурд. Все, что бы она ни сказала, ни сделала, ни подумала, шло вразрез с представлениями Джек о себе самой. С тем, чему она себя учила, – с абсолютными заветами того, какой быть и как поступать.

Кэссиди оказалась права. Джек была не из тех, кого заботило мнение других. Если бы она хоть сколько-нибудь переживала об этом, она вела бы совсем другой образ жизни. Но вот мнение Кэссиди что-то значило. Слишком много значило, черт возьми. И не потому, что Кэссиди могла сдать ее. Дело было в том, что Джек не хотела, чтобы та думала о ней плохо.

Узнай Кэссиди, кем Джек была на самом деле, она испытала бы отвращение. От одной мысли об этом Джек начинало тошнить. Я должна исчезнуть. Я должна оказаться как можно дальше от нее. Но как? Как, если ее ноги хотели бежать, но сердце не позволяло. Слишком долго она боролась со своими чувствами к Кэссиди.

Поначалу она еще была способна дистанцироваться, любоваться на расстоянии. Но Кэссиди тогда была подростком, и они не были знакомы. Теперь же все было иначе. Может быть, Джек и стала старше, мудрее, но оставить Кэссиди теперь она была не в силах.

Джек со злостью пнула рюкзак, брошенный у ног. Черт. Кэссиди юна и красива, и она идеалистка. А я – полная противоположность. Когда-то давно Джек сказала, что Кэссиди однажды станет такой же, как она. Ничто и никогда не могло оказаться дальше от истины. Кэссиди способна была нести свет, надежду. Джек давно забыла, что это такое, если когда-то и знала.

Она мечтала стать частью мира Кэссиди, потому что застряла в своем темном мире, куда не проникал свет. И там был этот проклятый русский, грозившийся разнести ее в пух и прах, если она не доставит ему голову Оуэнса. А Джек сидела, грезила светом надежды. Она прижала ладони к лицу и стала с ожесточением себя тереть, точно это помогло бы ей прийти в себя или вернуть прежний облик. Ее лицо, каким оно было восемь лет назад.

Кэссиди могла прийти в любую минуту, подумала Джек, уставившись на дверь. Нужно уходить. Невозможность получить то, чего Джек хотела больше всего, что находилось в шаге от нее и оставалось недоступным, причиняло больше боли, чем предательство некогда любимой женщины. Теперь оно казалось смешным.

Раздался стук в дверь, и звонкий голос Кэссиди спросил:

– Вы здесь?

Преисполненная решимости сказать Кэссиди, что передумала ужинать с ней, Джек отперла дверь. Но, едва она увидела сладостное выражение тревоги и сочувствия в ангельских глазах Кэссиди, ее благие намерения растаяли, как дым.

– Вы в порядке? – спросила Кэссиди. – У Вас красные глаза. Вы так бледны.

Она вошла в комнату и коснулась кончиками пальцев щеки Джек. Та невольно подалась вперед, ловя ласкающее прикосновение. Совладать с этим порывом оказалось выше ее сил. Никто давно не дотрагивался до нее так. Нежность Кэссиди была невыносимой, она пьянила. Джек закрыла глаза, наслаждаясь изысканной пыткой.