Нарушители спокойствия (рассказы) - Харлан Эллисон

раз: «Вторник». Затем снова вопросительно подумал: «Вторник? Все и больше ничего?»

Там не было никаких предсказаний о том, что во вторник встретишь свою настоящую любовь, никаких слащавых клише типа «вторник — синоним удачи», никаких предупреждений о нежелательности инвестирования в акции высокотехнологичных компаний во вторник. Ничего. Только узкий, слегка сероватый прямоугольный листок бумаги с напечатанным словом «Вторник» и точкой сразу после него.

Генри пробормотал себе под нос: «Почему вторник? Какой вторник?» Он, рассеянно потянувшись за следующим печеньем, выпустил то, которое держал.

— Черт! — пробормотал он, наблюдая, как печенье быстро опускается на дно его стакана с чаем.

Да, сегодня же вторник.

На блюдце оставалось еще два печенья с предсказаниями. Прикусив нижнюю губу, Гарри положил бумажку со «Вторником» на стол и, взяв еще одно печенье, потянул за край бумажку с предсказаниями, торчащую из завитков теста. Развернул листок и прочитал: «Ты тот самый».

Генри Леклер был недоношенным ребенком. Его мать, Марта Аннет Леклер, не доносила его до конца срока. Семь месяцев и два дня. — Бум и появляется малыш Генри. Этому не было никакого объяснения, кроме капризов женской физиологии. Однако было и другое объяснение: Генри — еще до рождения — был любопытен. Патологически, даже внутриутробно, он был любопытен. Он торопился вырваться из утробы, хотел узнать, что там, снаружи.

Когда Генри было два года, в середине зимы его обнаружили в пижаме на корточках в снегу возле дома — ему было интересно почему падающее белое сверху не просачивается сквозь землю.

Когда Генри было семь лет, его-еле успели спасти. Он качался на бельевой веревке, натянутой в подвале для сушки белья. Генри было любопытно: каково это, когда тебя душат?

К тринадцати годам Генри прочитал все тома британской энциклопедии, огромное количество текстов по всем разделам науки, все материалы, распространенные правительством за последние двадцать восемь лет, и десятки биографий. Кроме того, где-то от семи тысяч восьмисот до семи тысяч девятисот книг по истории, религии и социологии. Романы и книги с карикатурами он не читал.

К двадцати годам Генри стал носить очки с толстыми линзами, и у него начались мигрени. Но его всепоглощающее любопытство еще не было удовлетворено.

Свой тридцать первый день рождения Генри провел раскапывая развалины затерянного города где-то у Мертвого моря. Женат он не был. 

Любопытство. Генри Леклеру было интересно практически все. Его интересовало, почему женщины носят на шляпах перья цапли, а не павлина. Его интересовало, почему омары становятся красными, когда их готовят. Его интересовало, почему в офисных зданиях нет тринадцатых этажей. Он задавался вопросом, почему мужчины уходят из дома. Он задавался вопросом, каков уровень накопления сажи в его городе. Он задавался самыми разными вопросами.

Любопытство. Он был беспомощен перед ним. Загнан, обречен этой его зудящей, подавляющей, липкой хваткой.

«Ты тот самый».

— Я тот самый? — Обратился Генри к лежащим на столе листочкам с предсказаниями. —  Я? Я — кто? Кто я такой? О чем, черт возьми, вы говорите?

Внезапно Генри понял, что он не сможет жить не разгадав эту загадку. Что-то здесь было не совсем так. «За этими двумя бумажками, скрывается нечто большее, чем кажется на первый взгляд!» — Так подумал Генри про себя, с потрясающей оригинальностью.

Генри позвал официанта. Невысокий, почти лысый и чересчур надменный азиат прошел мимо еще дважды — по разу в обоих направлениях — и наконец соизволил остановиться возле Генри. Генри протянул ему две бумажки с предсказаниями и поинтересовался: «Кто это пишет?»

Официант что-то буркнул с оттенком беззаботности, но в то же время подчеркнутой наглости.

— Прошу прощения, — сказал Генри, снимая очки с толстыми стеклами и держа их в руке, — но не могли бы вы говорить по-английски?

Официант брезгливо сморщил нос, погладил салфетку, накинутую на предплечье, указал на менеджера, который дремал за кассовым аппаратом и отправился восвояси.

— Спасибо, но счет, пожалуйста.

Официант остановился как вкопанный, расправил плечи, словно ему нанесли особенно сильный удар, и вернулся к столику. Он торопливо выписал чек китайскими иероглифами, за исключением суммы, и бросил его на стол. Бормоча восточные эпитеты, он зашагал прочь.

Генри, сунув в карман листочки с предсказаниями и третье оставшееся на блюдце печенье, быстро нахлобучил шляпу на голову, взял со стула свое пальто и направился к менеджеру. Старик лежал, привалившись к стеклянной витрине, одной рукой крепко держась за выдвижной ящик кассового аппарата. Он проснулся почти в тот момент, когда Генри остановился перед ним. Его рука автоматически потянулась за чеком и наличными.

Генри наклонился к нему и тихо спросил:

— Не могли бы вы сказать мне, откуда у вас такие предсказания? — И показал одно из них. Генри ожидал, что ему снова будут пудрить мозги, как это было с официантом, но менеджер-китаец, не отрывая взгляда от сдачи, которую он давал, сказал:

— Мы покупаем печенье партиями у торговой компании, печенье приходит уже с ними. Хочешь купить дюжину и забрать домой?

Генри отмахнулся от этого предложения и попросил сообщить название и адрес компании. После нескольких секунд раздумий менеджер сунул руку под прилавок и вытащил оттуда большой блокнот. Он открыл его, пробежал пальцем по столбцу адресов и сказал:

— Торговая компания «Сайгон-Сан-Франциско», Бессемер-стрит, 431.

Генри поблагодарил его и вышел на улицу.

— Такси! — крикнул он в поток проезжающих машин,