Когда-то, давным-давно… - Алан Александр Милн

дочь из комнаты, сказав: «Оставь нас, дитя мое. Это мужское дело». Но Гиацинта сразу все поймет и потом наверняка сообщит этому Лионелю правду.

Получалось, что ничего другого не остается, как посвятить молодого человека в тайну. Для начала Веселунг громко откашлялся.

— Мы специально распустили этот слух. По причинам государственной важности, — торжественно объявил он.

— Простите, Ваше Величество, я вовсе не имею намерения…

— Но раз уж я сказал так много, то придется рассказать и все остальное. Это произошло так… — И он еще раз поведал о своем ночном подвиге и о письме короля Бародии.

— Но, Ваше Величество, — воскликнул Лионель, — это же в сто раз интереснее! Я в жизни не слыхал о столь остроумном замысле и столь блестящем его осуществлении.

— Значит, вам понравилось? — спросил Веселунг со всей доступной ему скромностью.

— Я просто в восторге!

— Я так и знала, что ему понравится, — вставила Гиацинта. — Лионель просто обожает подобные приключения. Теперь расскажи ему, как ты сражался один на один с королем Бародии, и как ты притворился свинопасом, и как…

Разве он мог отказаться? Спустя некоторое время Гиацинта и Лионель сидели на полу у его ног, а он снова взахлеб расписывал свои подвиги.

— Ну, это еще ерунда, — сказал он, закончив великую повесть и получив очередную порцию заслуженного восхищения. — В военное время и не такое случается… — Он обратился к Лионелю: — Насколько я понимаю, вы хотите жениться на моей дочери?

— Разве это удивительно, Ваше Величество?

— Нет, конечно, совсем не удивительно. А она, кажется, хочет выйти за вас замуж?

— Да, отец, очень хочу!

— Вот это, — заметил Лионель, — гораздо более удивительно.

Веселунг, однако, так не думал. Ему нравились открытое лицо молодого человека, его манера держаться, его взгляд. Но больше всего ему нравилось, что тот способен по достоинству оценить хорошую историю.

— Конечно, вам придется заслужить эту честь.

— Я готов на все, Ваше Величество. Только не просите меня, — добавил Лионель с обезоруживающей улыбкой, — добыть бакенбарды короля Бародии. Есть лишь один человек, которому под силу такое.

Действительно, замечательный юноша!

— Для вас тоже что-нибудь найдется, — сказал Веселунг с весьма довольным видом. — Может быть, ваш принц Удо захочет принять участие в состязании, и тогда…

Гиацинта и Лионель обменялись улыбками.

— Увы, отец, мои прелести не в силах увлечь Его Высочество.

— Подожди, пока он тебя увидит, — усмехнувшись, возразил король.

— Он уже видел меня, отец.

— Как? Ты пригласила его в Евралию? Я не понимаю: он был здесь, видел тебя и не…

— Принц, — вмешался Лионель, — одарил своим вниманием другую.

— Ага, значит, это секрет… Интересно, смогу ли я угадать?.. Как насчет принцессы Эльвиры из Трегонга? Мне известно, что ее отец неоднократно делал кое-какие шаги в этом направлении.

Гиацинта оглянулась на Лионеля, ища у него поддержки. Он сделал шаг вперед и встал рядом.

— Нет, это не принцесса Эльвира. — Гиацинта уже сильно волновалась.

Король добродушно рассмеялся.

— Тогда сдаюсь.

Гиацинта незаметно протянула руку, и Лионель ободряюще пожал ее.

— Его Высочество принц Удо, — решилась она наконец. — собирается жениться на графине Бельвейн.

Глава 21

Принца Удо преследует змея

  Бельвейн оказалось в распоряжении двадцать четыре часа, чтобы обдумать случившееся.

Конечно, графиня обладала некоторыми недостатками, но на отсутствие чувства юмора пожаловаться не могла и поэтому невольно улыбалась, вспоминая недавнюю сцену в саду. И как бы ни сожалела о своей неожиданной помолвке, она была совершенно уверена, что Удо жалеет о ней еще больше. Если дать ему хоть малейшую возможность, он с радостью пойдет на попятный. Тогда почему бы не предоставить ему такую возможность? «Милый принц Удо, умоляю вас о прощении, но я ошиблась в истинности своих чувств» — произнесенное, разумеется, со склоненной головой и краской девичьего стыда на щеках… Удо поспешно удаляется, а его место занимает король Веселунг. Это совсем несложно.

Да, но тогда получится, что Гиацинта одержала верх. Гиацинта навязала ей эту помолвку, и даже если она продлится всего лишь сутки, принцесса все это время будет торжествовать победу. Но если сделать вид, что она очень рада случившемуся, и довести до сведения врагов, что только этого она и хотела всю свою жизнь, тогда их победа сама собою обращается в поражение.

Значит, придется выйти замуж за Удо как бы по собственной воле. Но цена, пожалуй, слишком высока. Он уже ей страшно надоел, и к тому же она имела твердое намерение выйти замуж вовсе не за принца Удо, а за короля Веселунга.

Все понятно: сделать вид, что выходит замуж за Удо, чтобы Веселунг испытал муки ревности, тогда он станет соперничать с Удо и на коленях умолять ее расторгнуть помолвку. Затем убрать Удо, который уже сыграет свою роль. Это единственно правильный образ действий.

Графиня отнюдь не сразу пришла к столь блистательному решению. Предварительно она сочинила «Оду к Отчаянию», «Элегию к Несчастной Женщине» и «Триолет к Коварному Герцогу». Она также с полной серьезностью воображала, как будет жить в маленьком домике в лесной глуши, носить печальное серое платье и общаться лишь с птицами и деревьями — жизнь изгнанницы вдали от мирской суеты, в которую нет доступа ни одному мужчине. В этой картине, несомненно, было немало привлекательных сторон, но потом она пришла к выводу, что серый ей совсем не к лицу.

Она спустилась в сад и послала за принцем Удо. Примерно в тот самый миг, когда на Веселунга обрушился сокрушительный удар, Удо клялся на солнечных часах, что он обожает лишь одну Бельвейн и с нетерпением ожидает того часа, когда она сделает его самым счастливым из смертных. Намеки Лионеля, по-видимому, произвели на него сильное впечатление.

— На графине Бельвейн!!! — вскричал Веселунг. — Какой-то принц Удо собирается жениться на графине Бельвейн! — Он сверлил взглядом Гиацинту и Лионеля, как будто это они были во всем виноваты (что на самом деле являлось чистейшей правдой). — Почему ты не сообщила мне об этом раньше?

— Но помолвка только что была объявлена, отец.

— Кем объявлена?

Они переглянулись.

— Принцем Удо, — напряженно сказал Лионель.

— Это просто