Неродная кровь - Марина Серова

Очнувшись, мы бросились к сейфу.

Мама родная! Он был забит пачками долларов, даже трудно себе представить, сколько Варданян их туда сумел уложить. Но меня гораздо больше интересовали документы.

Пока Иван искал сумку, пока они с Сергеем перекладывали туда деньги, я чуть не приплясывала от нетерпения. Но вот пачки кончились, и на верхней полке стала видна шкатулка.

Сергей достал ее, открыл, и я невольно ахнула – там лежали те самые бриллианты, которые Варданян выдавал жене и дочери, когда они выходили «в свет». Да, там было на что посмотреть, потому что украшения были старинные, изумительно тонкой работы, а камни чистейшей воды.

Оставив остальных любоваться драгоценностями, я полезла в сейф и возле стенки сначала нащупала, а потом вытащила обычный почтовый конверт большого формата.

Отойдя с ним к столу, я присела, достала документы и первым стала читать договор между Варданяном и Ашотом.

Я читала и наслаждалась – это был шедевр, а создавший его юрист – гениальный крючкотвор, равного которому история Тарасова не знала. Там на каждый гипотетически возможный чих предусматривалось свое отдельное «Будьте здо– ровы!».

Главный же смысл заключался в том, что в случае скрупулезного исполнения Ашотом, а после его кончины – Самвелом условий договора, после естественной, что особо подчеркивалось, смерти Луизы, в собственность Ашота или Самвела переходит все состояние Луизы, в чем бы оно ни заключалось, которым она будет обладать на момент кончины. Отдельно было оговорено, что Ашот не имеет права развестись с Луизой, завести других детей, а также продать или переоформить принадлежащее Луизе имущество на свое имя или имя какого бы то ни было третьего лица. Он имеет право только управлять им. За тщательным исполнением условий договора будет следить специальный человек, которому он должен регулярно отчитываться. В случае несоблюдения Ашотом или Самвелом условий договора все имущество Луизы после ее смерти переходило в собственность армянской православной церкви, которая после его реализации обязана потратить деньги на помощь бедным. Были там и все необходимые документы, чтобы разбить в пух и прах любые действия наших противников.

Я убрала бумаги обратно в конверт, посмотрела на остальных и увидела, что они внимательно глядели на меня.

– Да, здесь все от начала до конца, – сказала я им. – Любые попытки наших врагов обречены на провал. Самое главное – суметь донести эти документы по назначению, – и, не выдержав, взорвалась: – Сергей! Ну какого черта ты приехал сюда? Я же тебе русским языком сказала: в твоем сейфе!

– В своем сейфе я знаю каждый документ! – огрызнулся он. – Никакого такого договора там нет!

– Господи! Дай мне терпение, чтобы не прибить его! – взмолилась я и обратилась к нему: – Скажи, что ты доставал из сейфа в комнате, которая примыкает к твоему кабинету? Коробку с расписками! Что тебе сказал отец? Что их нужно хранить и ни в коем случае не выбрасывать! Ты хоть раз внимательно смотрел, что лежит в коробке кроме расписок? Знаю, что нет! А вот я, когда доставала пачку с самого низа, увидела, что дно коробки застелено бумагой. Скажи, зачем это делать, если каждая пачка расписок за год уже имеет собственную обертку? Может быть, для того, чтобы спрятать под эту бумагу договор? – спросила я, но ответа не получила.

Сергей молчал, отвернувшись от меня, Иван только сокрушенно качал головой, Галина укоризненно смотрела на сына, поджав губы, один только Эдик был монументально непробиваем.

Молчание затягивалось, а мне надо было еще кое-что узнать, и я спросила:

– Сергей, ты в Бога веришь? – Он удивленно уставился на меня, и я пояснила: – Ты в церковь ходишь? В вашу, что на выезде из города на горе стоит.

– Конечно. Ее ведь еще Варданян с другими армянами начал строить, а закончил как раз незадолго до моего рождения. И папа тоже участвовал – он вообще очень набожный был. Меня там крестили, я там венчался, потом сам детей крестил. И Варданяна с женой там отпевали, и папу с Луизой. У Варданянов на кладбище при этой церкви свой участок есть, они там все лежат. И Давида туда перезахоронили. И на службы по большим праздникам мы всей семьей ездили и сейчас ездим. А почему ты спросила?

– Когда вся эта история благополучно закончится, закажешь там благодарственную службу, потому что без Божьей помощи нам не обойтись, – объяснила я. – А теперь давайте думать, как нам всем выйти отсюда без потери этих документов, денег, здоровья, свободы, а главное, жизни.

– А вы не преувеличиваете? – спросила меня Галина.

– Боюсь, что очень сильно преуменьшаю, – медленно ответила я и предложила ей: – А наберите-ка вы Михеича и послушайте, что он вам ответит, если ответит, вообще.

– Лучше я, – сказал Эдик и, достав из кармана маленький плоский кнопочный телефон, который так легко прятать, набрал какой-то номер, а в ответ на мой укоризненный взгляд объяснил: – Нельзя прослушать то, чего не существует. – Он немного послушал, а потом отключил телефон и сообщил нам: – Михеич сказал не мне, а кому-то другому: «Гражданин начальник», и связь оборвалась. Думаю, никому ничего объяснять не надо. Но полиции придраться не к чему – Михеич официально индивидуальный предприниматель, мастер по ремонту сейфов, так что будь он даже с саквояжем – это его рабочий инструмент. А мужик он битый, лишнего не скажет.

– Это смотря как спрашивать будут, – вздохнула я. – Иван, а позвони-ка ты своему другу-саперу. Вдруг его тоже на цугундер отволокли?

Эдик протянул ему свой телефон, Иван набрал номер, но сколько ни ждал, ответа не получил.

– Это уже какой-то беспредельный беспредел, – заметил он.

– Когда речь идет о таких деньгах, это не беспредел, а, к сожалению, дело обычное, – развела руками я. – Нужно уносить отсюда ноги, пока у того, кто прослушку организовал и приставил к нам топтунов, которые наверняка под домом стоят, не кончилось терпение. А то состряпают анонимный звонок, что в этой квартире наркотой торгуют, ворвется ОМОН, положит нас всех мордой в пол, наркоту подбросят, и нам всем будет уже не до наследства. Дайте мне телефон – будем посылать сигнал SOS.

Эдик протянул мне его, я по памяти набрала номер Полянской и принялась ждать ответа, а он прозвучал не скоро – она явно пыталась вспомнить, кому может принадлежать