Рейд в ад - Анатолий Гончар

Наша беседа была долгой…

— Исмаил, — сказал я, когда солнце поднялось уже высоко, и мы успели умыться и попить чая. — Ты хороший человек, но разве ты не понимаешь, что несешь в мир зло?

— Что есть зло? — Хан пожал плечами. — Что мы можем знать о природе добра и зла?

— Но опиум, который везут твои курьеры, убивает тысячи людей. Разве это не зло?

— Зло, — Исмаил не собирался спорить. Он соглашался там, где хотел согласиться, и высказывал свои мысли там, где собирался настоять на своем. — Но люди, умирающие от наркотика, сами выбрали свою дорогу. Они добровольно приняли сторону зла.

— Исмаил, ты же знаешь, как подсаживают на наркотики.

— Знаю. И все равно, человек виноват в этом сам, не ходи там, где они есть, не будь там, где они могут появиться. Не общайся с теми, кто ненадежен. Опиум — зло, героин — зло, но еще большее зло — бомба, падающая на мирный кишлак. — При этих словах Исмаил покосился на стоявший за спиной вертолет. — Опиумом травятся сами. Тем, кто это делает, дана возможность выбирать, а кто дал выбор находившейся в своем доме семье дехканина, разорванной упавшим снарядом? Кто дал возможность выбирать женщине-кормилице, чью полную молока грудь пробила автоматная очередь? Ребенку, в колыбельку которого брошена ручная граната? Где выбор? И что наше зло в сравнении с этим?

— Исмаил, все, что ты говоришь — правильно, и мне трудно возразить тебе, но разве зло, творимое другими, делает приносимое тобой зло меньше? Представь, сколько людей рыдает по твоей вине? Сколько могил вырыто поставляемым тобой порошком? Твой бизнес преступен не меньше, чем злодеяния, записанные вон на этой флэш-памяти, — я постучал себя по нагрудному карману, обозначая место, где она сейчас находилась.

— Зло, творимое шайтаном, не оправдает тобой творимого зла, — процитировав какое-то изречение, Исмаил-Хан понурил голову. — Моя печаль в том, что даже если бы захотел, я бы не смог бросить своего дела. Мне надо жить, семье надо жить, племени надо жить. Всем надо жить. А где взять деньги, чтобы одеться, где взять хлеб, чтобы всех накормить?

— Но у вас достаточно земли, можно растить пшеницу, виноград, выращивать скот.

— Зачем растить пшеницу, если ее все равно вытопчут танками, сожгут огнеметами? Зачем выращивать скот, если придут солдаты и все равно перестреляют себе на потеху или зарежут на мясо? Зачем растить, выращивать, а потом пухнуть с голоду? Нет, такого мне не надо. А мак — не пшеница и не животное, мак неприхотлив, он лучше растет, он меньше горит, он больше приносит прибыли. И американцы его не трогают. Почему-то…

— Действительно, странно. Когда мы с Джоном летели на вертолете, внизу доцветало несколько маковых полей, я еще подумал, чего стоит полить сверху гербицидами, и все, хана проблеме. Раньше я считал, что опиумные плантации маскируют, маскировочные сети там или еще что, а их и не прячет особо никто.

— Не прячет, — подтвердил Исмаил, и мы замолчали. У каждого своя правда, и поди разберись, чья весомее. Он думает о своем народе, я о своем. Найдется когда-нибудь кто-то, кто не на словах, а на деле подумает обо всех сразу? «Придут люди с севера и принесут в мир добро и любовь…» Может, они?

Белая «Нива», поднимая клубы пыли, мчалась по извилистой дороге. Точнее, дороги как таковой не было, и водитель машины выбирал путь сам, на большой скорости объезжая попадающиеся на пути камни и рытвины. Не доезжая до нас метров пятьсот, «Нива» уткнулась в непреодолимую преграду и встала.

— Нам надо идти, — Исмаил закинул за спину тяжелый рюкзак — мы загрузили в него винтовки и разгрузки Аллы и Лени. Снаряжение Эда и мое — автоматы и разгрузки — спрятали в нагромождении скал, надежно укрыв полиэтиленовой пленкой и завалив камнями.

— Когда-нибудь заберу, — пообещал Исмаил. Пусть берет, мне без надобности.

Меж тем, пока я раздумывал, Исмаил подтянул лямки рюкзака, перехватил удобнее ствол автомата, обернулся к стоявшим в ожидании вертолетчикам. Обнял одного, второго.

— Удачи вам! — я крепко пожал руку Ахмеда, осторожно обнял Саида. — Выздоравливай.

— Ни пуха, ни пера! — пожелали мне оба. Я помедлил, махнул рукой:

— К черту! — развернулся и пошагал вслед за удаляющимся Ханом.

Мы еще не успели пройти и половины пути, как за спиной послышались звуки раскручивающихся винтов. «Удачи вам, летуны!» — пожелал я мысленно. Хотелось верить — все плохое закончилось. «Вот только как контрабандисты собиралась меня переправлять в Россию?» — подумал я и, догнав Исмаила, не преминул задать ему этот вопрос. Но он только усмехнулся и промолчал.

Встречали нас двое.

— Все, как ты просил, привезли, — вместо приветствия сообщил один из них — широкоплечий, толстый мужик с лицом истинного азиата, вытаскивая из багажника большой мешок. — Вода, вяленая говядина, колбаса, хлеб-лепешки и так по мелочи.

— Хоп.

— Обратно сразу пойдешь? — спросил уже второй, поднявшийся с пассажирского сиденья щуплый парень лет двадцати пяти.

— Что тянуть? — Исмаил стал быстро перекладывать привезенное в свой рюкзак.

— «М-16»? — тощий оказался подле рюкзака Хана. — Где надыбал?

— Там, — Исмаил показал куда-то за спину.

— А америкосы не обидятся? — в голосе тощего прозвучала не наигранная тревога.

— Это на них, — Хан кивнул в мою сторону.

— Это из-за него весь сыр-бор? — они обсуждали меня так, как будто меня тут не было. — И что это Хакимулла из-за него так сильно беспокоился? Мужик как мужик…

— Слушай, ты, — меня этот тощий тип достал, я резко развернулся, сгреб его левой рукой за рубашонку и рванул на себя. — Заткнись, ладно, а?

— Молчу, — покладисто поднял руки вверх тощий, а его напарник начал смеяться. — Кстати, меня Аркадием зовут.

— Михалыч, — процедил я, разжимая пальцы.

— Расул, — тощий показал на хихикающего азиата. — И что ржешь? Что ржешь?

— Я же тебе говорил, кореш, когда-нибудь язык тебе обрежут. — Расул перестал хохотать, но продолжал улыбаться.

— Накаркаешь. — И вновь обратившись ко мне: — Так почему за тобой америкашки-то гонялись?

Тощий был неисправим.

— Отвали.

— Пора мне. — Исмаил-Хан взвалил тяжелый рюкзак на плечи, потоптался на месте, проверяя, удобно ли подогнаны лямки, повернулся ко мне: — Обязательно доберись до дома.

— Доберусь! — пообещал я. — Береги себя!

— Хоп. Аркаша, лист бумаги, ручка есть?

— Есть, — ответил, и тут же: — А что?

— Сюда дай да, — потребовал Исмаил.

Тощий нехотя добрел до машины. Полез в бардачок, вытащил оттуда блокнот и перепачканную чернилами ручку.

— Оп… ля, опять вытекла, — видимо, подобное происходило не впервые, что, собственно, и неудивительно, жара разжижала любую жидкость. — А, нет, пишет, — обрадованный открытием Аркадий принес и подал ручку Исмаилу. Тот взял и что-то долго старательно писал — слева направо. Затем вырвал листок и протянул мне. На белой страничке было написано всего несколько цифр — телефонный номер.