Четыре месяца темноты - Павел Владимирович Волчик

и большими растерянными глазами.

Кажется, учитель не ожидал, что поднимется она.

Люба не заметила, как с ее губ сорвалось само собой:

– Лика?

Самая-самая красавица – Лика Карманова – еще никогда не делала ничего против общих правил. Землеройка принюхалась и почувствовала участие самой-самой умной подружки Лики – Яны Кулаковой.

– Я сама не знаю, как это получилось… – Карманова готова была расплакаться.

В классе зашептались, потом Максим Урбанский, тряхнув своими расчесанными волосами и ехидно улыбнувшись, сказал:

– Вставай, Кулакова!

– Отвали, Урбанский. Без тебя… Я тоже, Кирилл Петрович, была там.

Девочка распрямилась. Когда она говорила, голос ее делался притворно детским и невинным. Словно лился на уши переслащенной патокой. Кулакова смотрела свысока, несмотря на свой небольшой рост. В очках и черной жилетке, она была похожа на ученого Кролика из «Винни-Пуха». Люба съежилась, зная, как ловко она может обмануть любого взрослого, не говоря уже о детях. Даже Землеройка не приближалась к Кулаковой, потому что не могла обхитрить ее. Участие Яны многое объясняло.

– Тоже?

– Не могу сказать, что я засунула тряпку. Но я была вместе с Ликой.

Подруга бросила на нее презрительный взгляд. Озеров вздохнул.

– Чем же вам не угодила раковина?

– Она тут ни при чем. Просто мы хотели отомстить.

– Вот как…

– Устроить потоп, чтобы нам не пришлось выполнять ее задание.

– Ее?

– Маргариты Генриховны.

– Значит, урок замещала завуч?

– Да, но мы раньше никогда ее не видели. Она пришла со своими правилами. Кричала на нас. Мы не взяли кистей и бумаги. Уже за это она взъелась.

– Разве кисти на уроке рисования нужны?

В классе послышался приглушенный смех, означавший, что подобное случалось не раз. Но Кулакова продолжила таким же обиженным голоском:

– Прошло пятнадцать минут от урока, а она уже написала замечание в дневник Водянкиной и Тугину за то, что они сидели с пустыми листами.

– Они сегодня в школе?

Поднялось две руки.

– Что вам сказали нарисовать? – спросил Озеров, глядя на Водянкину, которая развалилась на стуле.

– Осенние перемены в природе, – кисло ответила она.

Люба знала, что Водянкина может просидеть весь урок глядя в одну точку, не достав даже ручки. Водянкину кто-то назвал однажды обрюзгшей старухой. Она нахамила обидчику, позвонила маме – бывшей учительнице, работавшей когда-то в этой школе. Мать примчалась с огненными глазами, и больше никто в классе не позволял себе повторить подобное.

– Почему вы сидели без дела?

– Я играл в «Варкрафт», – осклабился Тугин, довольный своей честностью, – дошел до шестого уровня.

Кирилл вздохнул и посмотрел на девочек.

– Как эти замечания касаются тебя с Ликой?

Кулакова надула обиженно щеки и подняла вверх палец (ну точно Кролик из «Винни-Пуха»!):

– Никак! Она, она… Мы думали отомстить за оскорбление нашего достоинства…

– Что? Достоинства?

Словно по замыслу театральной постановки в класс вошла Маргарита Генриховна. Это было так неожиданно, что Люба вздрогнула и чуть не подавилась слюной.

– Ах, так вы здесь, Кирилл Петрович, а я вас ищу…

Завуч огляделась, сложила пальцы в замок.

– Все встали! – рявкнула она, не заметив двух уже стоящих девочек. – Итак, я хочу знать следующее: кто посмел во время моего урока испортить школьное имущество?

Люба не любила, когда взрослые кричат. Стать Землеройкой… Спрятаться в нору…

– Маргарита Генриховна, не надо, мы уже все… – начал учитель, но завуч, казалось, не слышала его.

Она начала тыкать пальцем из стороны в сторону.

– Ты – поправь рубашку. А на тебе, что на тебе за футболка? Тебе смешно? Смешно, я спрашиваю? Посмотрели на меня. На меня, а не на парту!

Обычно Люба видела завуча в двух состояниях: сдержанного «педагога», говорящего прописные истины, которые порой с большим вниманием принимались детьми начальной школы, и нервной женщины преклонного возраста, превратившейся в фурию и нещадно режущей воздух ультразвуком.

Любе было очень обидно, что на этот раз Маргарита Генриховна поддалась последнему состоянию и испортила расследование нового учителя.

Как бы глубоко Землеройка ни забралась в нору, она слышала завуча. Маргарита Генриховна кричала что-то про звание гимназиста и лицо класса, про распущенность – и зачем-то про судьбу Родины. Она и не собиралась кричать. Просто желала детям блага. Хотела, чтобы они стали «успешными выпускниками»…

Лицо Лики все еще казалось расстроенным, когда же Люба посмотрела на Кулакову, то ужаснулась: вся красная, та поджимала губы и поглядывала на подругу, едва сдерживаясь, чтобы не рассмеяться.

«Ей совсем не страшно! Ей наплевать!»

На том уроке, который замещала Маргарита Генриховна, Люба рисовала дерево, исполняющее желания. У нее было много неисполненных желаний.

Но что могли пожелать самая умная и самая красивая девочки?

Обе имели идеальную успеваемость. Обе были из полных богатых семей. У каждой были братья и сестры, друзья, наряды, игрушки, развлечения.

И чего они пожелали? Отомстить? Затопить школу?

Люба взглянула на Кирилла Петровича.

Он был бледен и стоял в стороне, угрюмый и молчаливый.

Илья Кротов

– Хотите яблочко?

Мальчик с громким хрустом откусил кусок. У него было отличное настроение.

Учитель бросил на мальчика мрачный взгляд.

– Нет. Спасибо.

Илья, еще не прожевав, добавил:

– Вы меня неправильно поняли. У меня есть другое. Я всегда ношу несколько яблок.

– Мне нужно спешить. Маргарита Генриховна вызвала меня к себе в кабинет, но сначала