Любовь сладка, любовь безумна - Розмари Роджерс

Разбудили ее, как показалось, почти сразу же. Стив бесцеремонно тряхнул ее за плечи, поставил на ноги и бросил в седло.

Темно-синее небо едва заметно посветлело на горизонте, пока всадники, погоняя коней, мчались по узкой горной тропе в опасной близости от края глубокого каньона. Вскоре взошло солнце, и жара стала невыносимой. Она потеряла всякое представление о времени. Бандиты останавливались только для того, чтобы напоить лошадей и наполнить фляжки из крохотных горных родников. Они ели сушеное мясо, и Джинни привыкла к вкусу текилы. Мужчины не пытались изнасиловать ее, видимо, считая собственностью Моргана, и даже относились с чем-то вроде уважения к стоицизму девушки, не понимая, что причиной такого мужества является полнейшая физическая и духовная усталость, лишившая ее всех эмоций, даже страха.

Когда ее платье повисло лохмотьями, один из бандитов, лет восемнадцати, одолжил ей грязные шаровары и свободную, широкую рубашку. Он застенчиво протянул их Стиву. Остальные смеялись, отпуская непристойные шутки.

День клонился к закату; они взбирались все выше в горы, и погода становилась все холоднее. Местность вокруг была дикой и великолепной. Только накануне один из бандитов застрелил пуму из лука. Мужчины смеялись при виде страха и отвращения, написанного на лице Джинни, но очень удивились, когда она отказалась есть мясо хищника.

На ночь они остановились на маленьком плато, густи поросшем сосной и можжевельником.

Джинни привыкла подчиняться приказам, но стала Слабо отбиваться, когда Стив потянул ее в густую рощицу под добродушные шутки и подтрунивание остальных мужчин.

— Нет… не буду носить эти… омерзительные тряпки!

Стив коротко, издевательски рассмеялся:

— Предпочитаешь ехать обнаженной, как воин-амазонка? Конечно, зрелище великолепное, но, боюсь, для моих друзей искушение будет слишком велико. — Голос его изменился, стал хриплым, почти резким:

— Джинни, не трать времени на споры. Хочешь, чтобы я сорвал с тебя эти лохмотья? Насколько припоминаю, для меня не составило большого труда сделать это однажды.

— О!

Краска отхлынула от лица Джинни, она отступила назад, заметив выражение его глаз.

— Неужели ты способен даже на такое?! И смеешь напоминать об этом… теперь!

— Не доводи меня, Джинни! — предостерегающе процедил Морган, заставив девушку похолодеть от страха. — И не разыгрывай воплощенную скромность! Ты уже раздевалась для мужчин! Передо мной, Хоскинсом и, без сомнения, перед этим французским капитаном, называющим тебя своей невестой. Почему же сейчас продолжаешь играть со мной в эти глупые игры?

Он развязал ей руки, так что Джинни могла поесть, и сейчас она почувствовала, как ногти почти впиваются в кулаки от желания вцепиться в это темное, издевательски ухмыляющееся лицо, на котором еще розовели полузажившие царапины — следы ее предыдущего нападения. Она поняла, что чуть не выцарапала ему глаза.

— Игры? — в бешенстве прошипела Джинни. — Думаешь, я могу чувствовать к тебе что-то, кроме ненависти и презрения? Ненавижу, ненавижу, ненавижу тебя! Меня тошнит от твоих прикосновений! Да, я предпочла бы стать любовницей Карла, Мишеля или любого мужчины, которого выберу, чем терпеть твои руки на своем теле, грязный полукровка!

Лицо Моргана оставалось бесстрастным, как у индейца, но глаза словно заволокло дымкой, а вокруг губ прорезались белые линии — Джинни поняла, что ей наконец-то удалось проникнуть через маску холодного безразличия и довести его до бешенства.

— Я почти готов поддаться искушению узнать, насколько велика твоя ненависть, — сказал Морган и подошел к ней, заставив инстинктивно сжаться. Но Стив только швырнул ей одежду, презрительно смеясь, когда услышал, как Джинни невольно вскрикнула. — Быстрее переодевайся, — зловеще пробормотал он, подбоченившись, — иначе я подумаю, что твоя притворная застенчивость означает нечто совсем другое!

Вспыхнув от унижения и ярости, Джинни повернулась к нему спиной и быстро переоделась, остро ощущая пристальный взгляд Стива, хотя не видела его лица.

Они снова отправились в путь. Но с той ссоры в рощице в их отношениях что-то изменилось. Если раньше она была молчалива и апатична, то теперь чувствовала, как растут ненависть и отчаяние, грозя задушить ее. Боже, как она презирала и ненавидела его! Эта ненависть разъедала душу, становилась такой же частью существования Джинни, как еда и воздух. И каждую секунду она остро сознавала его присутствие: тепло тела, когда он прижимал ее к себе, жесткость рук, когда он связывал или развязывал ее, издевательский блеск синих глаз — все тревожило и раздражало Джинни.

Она проклинала Стива, на каждом шагу сопротивлялась, так что он был вынужден силой сажать девушку в седло, заставлять есть, пить и даже ложиться рядом с собой.

— Ненавижу тебя, — поминутно шептала Джинни. — Вор, полукровка!

Когда Стив уставал слушать ее, он просто крепче прижимал ружье к ее груди, пока она не начинала задыхаться от недостатка воздуха и не принималась бессильно всхлипывать от ярости.

Они начали спускаться с гор. Мужчины исчезали по одному, просто растворялись в сумерках, а иногда, пошептавшись, сворачивали на другую тропинку. Джинни была уверена, что за этими, казалось, бессмысленными исчезновениями кроется определенная цель. Может, они потом встретятся снова, а сейчас расходятся, боясь погони? Но Джинни не понимала диалекта, на котором они говорили, и ничего не смогла узнать.

Они оказались в заброшенной пустынной местности, напомнившей Джинни Техас, и она снова начала бояться. Куда он ее увозит? Что с ней будет? Дурные предчувствия одолевали Джинни, потому что она знала — Стив хочет ее. Она явно привлекала его внимание тем, что отвергала на каждом шагу, выказывая презрение. И теперь Джинни стала для него не только заложницей-пешкой в той игре, которую он вел.

Когда они спали вместе под одеялом, Джинни чувствовала силу его желания, хотя Стив не делал попытки коснуться ее.

Иногда, во время скачки, его руки задевали ее грудь или плечо; по вечерам он часто умело заплетал ее спутанные растрепанные волосы. В такие моменты Джинни думала, что Стив делает это намеренно, желая причинить ей лишние страдания. По временам, когда Стив клал ей руку на бедро или живот, лаская Джинни против ее воли, девушка бешено сопротивлялась, выкрикивая угрозы, не скрывая омерзения. Но с того дня, когда Стив швырнул Джинни в лицо одежду, он не позволял себе потерять терпение и ни разу не вышел из себя.

Джинни со страхом гадала, что у него на уме, и однажды спросила Стива, когда он отпустит ее, но тот лишь пожал плечами, — Когда ты не будешь мне больше нужна, беби, — сказал ей однажды Морган, и холодный категоричный тон заставил Джинни вздрогнуть.

Теперь с ними оставались только Педро и Хуан, тот мальчик, что одолжил Джинни одежду.

В эту ночь они добрались до маленькой индейской деревни.