Записки землянина - Вячеслав Колмыков

Так как после высадки меня оставили одного, я некоторое время находился в ступоре. Никаких указаний не было, а самому проявлять инициативу как-то не приходило в голову. Мне оставили две клетки с животными, представителями Сомы, и ореховых горшочков с растениями. Они должны были послужить доказательством существования Сомы и что мне удалось найти ее.

Одно из животных ничем не отличалось от нашего зайца, только он был почему-то черным. Впрочем, я и на Земле редко встречал зайцев, может и бегают такие в лесу. Второе было крохотной птичкой. Не знаю возможно подобное или тоже у нас водятся, то такую видел впервые. Самый причудливый клюв, что я видел, на Земле у клеста, как у сломанных кусачек, а эта пернатая имела два клюва. Длинные канареечные они располагались друг от друга где-то на девяноста градусов и могли открываться как одновременно, так и врозь. При этом, когда они открывались одновременно, пространство между ними заполняла прозрачная перепонка, чего не происходило по отдельности. За все время, что с ней был, я так и не услышал ее пения, только короткий свист, когда чего-нибудь пугалась. Заяц же наоборот доставал своими барабанными концертами. Кормил их одной и той же травой, которая буквально кишела насекомыми. Чем больше она гнила, тем больше их плодилось. Сначала я давал ее птахе, потом, уже очищенную от насекомых, передавал зайцу «мавру» — так я его назвал. Над птичкой тоже долго думать не пришлось. Ее я назвал «януська» от мифического Януса. Нужно было как-то общаться с ними.

Все это ждало впереди, а пока я стоял и тупо смотрел на свой плот.

Начало темнеть.

Вот когда я почувствовал себя оторванным от дома, родных, близких! И это чувство не было пугающим или тоскливым. Наоборот, оно предвещало неведомое, хотя несколько жуткое, но все-таки притягивающее ощущение.

Вскоре наступила абсолютная темнота и лишь шум прибоя и порывы ветра отвлекали от дурных мыслей. Ни звезд на небе, ни Луны, ничего.

— Вы так и будете стоять до утра? — спросил внутренний голос, подозрительно похожий на голос Ниминоки.

— А что делать-то? — развел я руками, которых не видел.

— Действуйте.

— Плыть что ли? — начал я возмущаться, узнав старика. — Не видно ж ни черта! Вы бы хоть мне прибор ночного видения в линзы вставили, а то хоть глаз выколи.

— Так лучше?

— Ого!

Они и это предусмотрели. Можно было догадаться, что и это закономерно.

— Так тигичане видят ночью, — продолжал голос Ниминоки. — их зрение приспособлено как к темноте, так и к яркому свету, но об этом позже. Может и вовсе не придется. Простите нас, что так скоро вас оставили. Эти острова иногда достигают тигичане, когда отправляются на поиски Сомы, поэтому вы должны понять, что нельзя рисковать даже при всей нашей оснащенности.

После этой речи у меня перед глазами появилась извилистая оранжевая пунктирная стрелка.

— Следуйте в этом направлении. Доверьтесь и ничего не бойтесь. Вы не на что не споткнетесь и никуда не упадете. Идите, чего стоите?

Я подался вперед сначала осторожно, затем более увереннее пошел в направлении стрелки. Видел только очертания рельефа и незначительные его мелки особенности и мог бы справиться сам, если б знал куда шагать. До темноты я успел разглядеть окрестность. Остров был небольшой и довольно пустынный, лишь кое-где пробивалась травка на камнях и желтел мох, а горизонт со всех сторон заполнял океан.

— Здесь вы переночуете, — снова начал Ниминоки, когда я дошел до конца стрелки. — Не беспокойтесь, место не жесткое, а земля теплая. Гряда, что составляет острова, достаточно старое вулканическое образование, но еще не совсем остывшее. Так что располагайтесь. Все что нужно найдете в сумке. Спокойной ночи.

— И не забудьте погрызть ногти на ногах! — это уже был, кажется, Лэо. И хотя он пошутил, мне от этого не стало веселее.

Местом ночлега оказалась неглубокая впадина, поросшая мхом. С одной ее стороны возвышался холмик, к которому прижалась моя спина. Остальную две третьи пространства я использовал для вытянутых ног и обзора. В плетенной кожаной сумке, которую вручил Ниминоки, нашлась вполне съедобная еда. Как я не пытался ее разглядеть ничего не вышло. Разобрать можно было только форму. Она напоминала лепешку, хотя на ощупь скорее что-то мясное, а на вкус вообще сладковатое и слегка горькое. Но что это не шоколад я знал точно, скорее… Ах как мало я испробовал блюд в свое время, чтобы сравнить этот вкус!

Перекусив, я начал всматриваться вперед.

Ничего необычного, кроме ощущения, не было. В темноте можно было отличить границу между берегом и океаном. Он шумел, но не так как на Земле — еле слышно, монотонно.

Мне вспомнился дом, семья, про которую с тех пор, как покинул ее, старался не вспоминать. Не то, чтобы боялся причинить себе боль, просто не хотел портить впечатления. Конечно, не по-людски, но такой уж я. Об одном человеке думал и думаю — о сыне…

— Э, ты живой, — снова раздался внутренний голос.

Перед этим мне показалось, что меня кто-то трясет и бессвязно произносит вроде бы знакомые, но не до конца понятные слова.

Я открыл глаза и попытался ответить, что «да, живой». Ничего не вышло. Потом хотел выругаться, вскочить и убежать. Вместо этого испуганно замычал, задергался и пополз на валун спиной вперед.

— Ау, аы, аы, ао! — только и смог.

С бухты-барахты мысли не успели вернуться в русло, по которому плыл последнее время и поэтому первое, что пришло на ум, это то, что передо мной инопланетянин, как бы парадоксально это не звучало.

Ты кто, — снова хотел спросить я, но опять промычал

Тот, что мне сначала показался ужасным, оказался обыкновенным человеческим существом, хотя нужно справедливо заметить, и вправду инопланетянином. Тогда меня мало волновало, что, скорее, им являюсь я, а не он.

В заблуждение ввело солнце. Оно находилось за его спиной, отчего он казался темной субстанцией окаймленный светящейся аурой. К тому же существо стояло наклонившись, что придавало ему сходство с «всадником без головы», впрочем, и без коня тоже.

— Аы, аэ?

На моем языке это означало «что тебе нужно?»

Но тут перед глазами появились оранжевые руки. Я повторил их движения и только тогда у меня отлегло от сердца.

— Меня зовут Сита, — последовал перевод.

Трудно передать язык, который ты никогда не слышал, тем более перенести его на бумагу. А если еще учесть мою слабость в этой области, то вообще труба! Что-то вроде нашего русского, только почему-то совсем не понятного. Каюсь