Зимняя бухта - Матс Валь

— маленький серебристый вагончик с надписью «Джет-лайн».

Элисабет взяла меня за руку, и поезд начал медленно подниматься; сверху я видел красные и зеленые огоньки и всю-всю публику.

Элисабет крепко держала меня за руку.

Мы полетели вниз по первой горке, Элисабет завизжала.

Я тоже заорал, но только когда мы въехали на вторую горку; там поезд устремился вниз почти отвесно.

Держась за руки, мы проехали три круга.

— Уф, — выдохнула Элисабет. — Чем теперь займемся?

— Не знаю, — ответил я. — А ты что думаешь?

— Дом с привидениями. Падцан сказала, что нам непременно надо посмотреть Дом с привидениями. Говорит, там ужасные кошмары.

И мы отправились в Дом с привидениями — хибару, из которой валил дым. Отстояли очередь и вошли; Из-за голубоватого фосфоресцирующего света все, кто одет в белое, были видны особенно отчетливо.

Мы прошли по коридору со скелетами на стенах; Элисабет вцепилась мне в рубашку и иногда щипалась. Остановились мы у какой-то дыры в стене. «Сунь руку, если смелый», — предлагала табличка.

Ты смелый? — спросила Элисабет и сунула руку в дыру. Подождала, вытащила. — Сломалось, наверное…

Глаза привыкли к голубовато-белому свечению; стали видны лица людей. Посетители хихикали и старались испугаться.

Мы вышли в большой холл с нелепой хрустальной люстрой. Это был вроде как зал в замке с привидениями, полно скелетов, изъеденный червями труп играл на органе. Над залом балкон, который то и дело с грохотом обрывался вниз. Обрывался он всякий раз, как на него кто-нибудь заходил; услышав грохот, я поднял глаза — и на долю секунды мне показалось, что передо мной мелькнул Навозник.

— Ерунда какая. — Элисабет поднималась по лестнице; мы следовали по стрелкам с надписью «Выход». У самого выхода на нас выпрыгнул скелет, напугал. Слава богу, свежий воздух. В Доме было ужасно жарко.

Я осмотрелся в поисках Навозника. Наверное, я обознался — его нигде не было.

— Отстой, — заявила Элисабет и потянула меня в другой конец парка. — О, вот что нам надо. — Она остановилась у стола, где было написано «Графология: познай себя. Напиши свое имя и узнай все о себе».

Девушка в красной рубашке-поло и с высоко зачесанным хвостом дала Элисабет листок бумаги.

— Пиши! — Элисабет положила листок передо мной.

— Что?

— Как тебя зовут.

— А ты не будешь?

— Не спорь! Пиши.

Я большими буквами вывел: «Йон-Йон Сундберг», девушка с хвостом чуть не выдернула лист у меня из-под руки и сунула его в какую-то машинку. Зашуршал принтер.

— Вот сейчас-то и выяснится, что ты за тип, — рассмеялась Элисабет. Девушка с хвостом, оторвав распечатку, протянула ее мне, но Элисабет перехватила листок и сунула себе в карман.

— Ага! Теперь я все про тебя узнаю.

— Посмотрим, — ответил я.

— Мы тебя изучим в тишине и покое. А теперь куда?

— В Туннель любви? — предложил я.

Элисабет засмеялась, словно я отпустил удачную шутку.

— Ну нет. Хватит с меня туннелей, загадочных домов с дымом и скелетами.

— Какие в туннеле любви скелеты?

— Откуда я знаю. Пойдем побросаем мяч.

Побросали мячи; все пять моих попали в ведерко.

— Эй! — крикнул я прыщавому пареньку за прилавком. — Я выбил все. Тащи синего медведя!

Парнишка покачал головой:

— Со свободным входом кидайте сколько хотите. За приз надо платить, как всем остальным.

— Идиотская система, — заметила Элисабет.

Парень за стойкой пожал плечами, и мы ушли.

— Не люблю сладкую вату, — Элисабет поглядела на малыша, который уронил вату на асфальт и теперь плакал.

— Чем займемся? — спросил я.

— Давай еще на американские горки, — предложила Элисабет.

Мы подошли к горкам и какое-то время смотрели на тех, кто катался.

И тут я снова увидел его. Навозника. Теперь как будто и он меня увидел. Он положил руку на ее плечо, прижал к себе. Рядом с ним в вагончике — Лена, моя сестра. Она повернулась к Навознику, быстро поцеловала в щеку, и они исчезли в павильоне, откуда вагончики выезжали.

— Очередь слишком длинная, — сказал я.

Элисабет сунула мою руку себе в карман.

У меня часто-часто билось сердце. Элисабет сжала мне пальцы.

— Может, пойдем? Мама и папа с Паддан уехали к знакомым в Ставсудцу. У меня в холодильнике два краба и бутылка вина.

28

Братья и сестры, что есть любовная тоска? В средней школе Смурф был тайно влюблен в Лейлу Афрам. На уроках он не сводил с нее глаз, а на перемене только на нее и пялился.

В шестом классе учительница спросила, как называется большая подзорная труба, в которую наблюдают за звездами. Смурф, который кроме Лейлы Афрам ничего не видел, поднял руку. И объявил: «Микроскоп».

И тогда Лейла Афрам обернулась к нему и засмеялась.

Смурф был раздавлен. Онупал на парту и стал бить себя кулаками по голове.

«Она думает, что я идиот, — сказал он на перемене и стукнул кулаком кирпичную стену. — Идиот, идиот, идиот!» Он раскровил себе костяшки пальцев, и учительница отправила его к медсестре перевязать руку.

Сестры и братья, скажите же мне — что есть любовная тоска?

— Открой, — сказала Элисабет и положила расколотых крабов на две громадные тарелки.

Я вытащил пробку, Элисабет принесла зеленые бокалы на высоких ножках.

— Или ты не пьешь, когда ходишь на тренировки? — Она придвинула бокалы, и я разлил белое вино.

— Ой да ну, — ответил я.

— Ой да ну! — передразнила она. — Твое любимое выражение, да?

— Да ну! — Я захохотал и поставил бутылку на стол.

— Ваше здоровье. — Элисабет выпила, глядя на меня. Вино было вкусное.

Потом Элисабет сказала: «Пошли!» и поставила бокал на кухонный стол. Я отправился за ней в гостиную, она открыла раздвижные двери, которых я раньше не замечал.

За ними оказалась большая комната с роялем, два светло-коричневых дивана углом и столик из стекла и металла. На рояле стоял подсвечник. Элисабет взяла его в руки. На вид тяжелый.

— Ты умеешь играть на пианино? — спросил я.

Элисабет поставила подсвечник на столик, зажгла свечи и подошла к роялю.

— Сыграть что-нибудь?

— Да.

Она открыла крышку и порылась в нотах. Села, посидела неподвижно, а потом подняла руки и опустила пальцы на клавиши. Удивительно, как рояль не раскололся на куски. От аккорда загудела вся комната. Элисабет не сводила глаз с нот, раскачивалась, а взгляд у нее был — нотной бумаге впору загореться Вернулась морщинка над левым глазом.

Элисабет качалась в такт безумной музыке, рот у нее приоткрылся, пальцы летали по клавишам; вот несколько тяжких аккордов, вот робкий ответ. Элисабет прямо-таки возделывала клавиатуру, и тело ее раскачивалось, бесконечно прекрасное.

После