Послушай мое сердце - Бьянка Питцорно

Вернувшись домой, Приска вместо того, чтобы решать примеры по математике или зубрить биографию очередного героя, отдавшего жизнь за воссоединение Италии, исписывала целые страницы своих ежедневников стихами, посвященными «удивительной, необычайной, потрясающей, неописуемой Ундине, дочери пены морской и пегасов».

В школе она сидела осоловевшая и безучастная ко всему, даже к очередным козням учительницы и нападкам Звевы и Алессандры.

Она мечтала совершать героические поступки, которые вызвали бы восхищение ее богини. Она мечтала жертвовать собой, страдать ради нее, мечтала о том, как умрет за Ундину, и будут пышные похороны с трубами и барабанами, как на Страстной неделе, и Ундина и дядя Леопольдо будут идти за ее гробом и безутешно рыдать.

И вот наконец случай пострадать представился на самом деле, но не совсем так, как она себе это воображала.

Но, хоть душа Приски и была охвачена этой новой страстью, она не бросала свое канареечное яйцо. По ночам страх раздавить его мешал ей в слезах обнимать подушку, как делали в кино влюбленные героини. Но в остальном высиживание ничуть не портило ее отношения с синьориной Мундулой. Даже наоборот: эта ее привычка прижимать левую руку к туловищу, эти осторожные движения, которые получались уже сами собой, укрепили ее новую репутацию девочки спокойной, послушной и немного сонной.

Прошло уже больше месяца с тех пор, как она взяла сироту под свое крыло, и теперь, по мнению Габриеле, рождение птенчика было уже не за горами.

— Слушай внимательно, не стучит ли он уже клювом в скорлупку. Тогда тебе надо будет немедленно вынуть яйцо из ваты, иначе птенчик задохнется.

Приска надеялась, что признаки приближающегося рождения не появятся в школе во время уроков, иначе придется делать вид, что ей срочно надо в туалет, и прятаться там. Но гораздо хуже, если они появятся во время урока математики, где она один на один с синьориной Мундулой и выдумать благовидный предлог значительно труднее.

Вот если бы птенчик вылупился дома, это было бы вообще идеально, к примеру, после ужина, когда у Антонии и Инес нашлось бы время для помощи и необходимых советов.

Однажды в пятницу синьорина Мундула встретила ее со светящимся от радости лицом. Она была похожа на зажженный светильник из розового опала.

— Сегодня никаких занятий, Приска! Сегодня нам надо кое-что отпраздновать! Со мной произошло нечто прекрасное! Давай же, поздравляй меня и обнимай!

Приска растерянно подошла к ней. Обнять ее? Разве может простой смертный прикасаться к богине, тем более сжимать ее в объятьях? Ей вспомнилась история Семелы, матери Диониса, которая была сожжена за то, что хотела посмотреть на Зевса во всем блеске его величия (и ее сыну, бедному сироте, пришлось пройти через огонь, воду и медные трубы, как рассказывалось в сборнике мифов дяди Леопольдо).

— Обними меня! — повторила синьорина Мундула, и пока Приска стояла столбом, протянула руки, привлекла к себе и сжала в объятиях. От нее очень приятно пахло. Она сжала ее изо всех сил.

КРАК! — сделало яйцо. Приска взвизгнула.

— Что случилось? Я сделала тебе больно?

— О Боже! Оно разбилось! — задыхаясь, сказала Приска, шаря руками под сорочкой.

— Что? Что разбилось? Да что с тобой?

Онемев от удивления, Ундина уставилась на Приску, которая, совершенно обезумев, вырвалась из ее объятий и крутилась волчком, пытаясь отстегнуть узелок от сорочки.

— Что там у тебя внутри?

— Мое яйцо! — сказала Приска дрожащим голосом. И протянула узелок ей. — Вы откройте, я боюсь.

— Яйцо! Несносная девчонка, зачем ты его туда засунула?

— Я его высиживала.

Она с ужасом представляла себе, что окажется внутри свертка.

— Откройте же его! — умоляла она. — Может быть, птенчик был уже готов родиться, уже сформировался… Может, мы еще можем спасти его… положить в инкубатор.

Синьорина Мундула взяла сверток и с большой осторожностью развернула его. Вата была пропитана липкой желтоватой кашицей, которая воняла… воняла… тухлыми яйцами!

— Боже праведный, Приска! Сколько же ты его там держала?

— Больше месяца! — рыдала Приска. — А теперь я его раздавила, да? Он умер?

— О, святая простота! Нет, он не то чтобы умер. Его никогда и не существовало. Где ты взяла это яйцо?

— В клетке. Его мама выкинула его из гнезда.

— Видишь ли, скорее всего, она сделала это не со зла, а потому, что высиживать его было бессмысленно. Это было не оплодотворенное яйцо, из которого получается эмбрион, а потом птенчик… Это было всего-навсего такое яйцо, из которого жарят яичницу…

— А я все это время…

— Да, ты высиживала белок и желток, которые в конце концов испортились. Ты не чувствуешь, как воняет тухлыми яйцами? Ох, Приска, какая же ты дурилка!

Когда объект твоей страсти, вместо того чтобы восхищаться, над тобой смеется — это просто ужасно. На свете нет ничего более унизительного. Приска вытерла слезы тыльной стороной ладони, всхлипнула и попыталась сменить тему.

— Вы говорили, что я могу вас поздравить. Что же случилось с Вами такого прекрасного?

— Я влюблена, девочка моя. И теперь я наконец-то узнала, что он тоже в меня влюблен.

— Кто он?

— Не будь такой бестактной! Мы решили пока никому об этом не рассказывать. Тебе я рассказала, потому что… потому что сегодня я так счастлива, что не могу молчать… А еще потому, что ты мне нравишься; ты такая молчаливая и сдержанная, и я уверена, что ты никому не разболтаешь. Ты ведь правда никому не скажешь, Приска?

— Клянусь! Отсохни у меня язык! — торжественно пообещала Приска, но сама скрестила за спиной пальцы, чтобы клятва была недействительной.

— Впрочем, очень скоро ты все узнаешь, — добавила синьорина Мундула.

— Скажите хотя бы, знаю ли я его.

— Может, и знаешь. А может, и нет, — подмигнула ей Учительница. — Потерпи чуть-чуть! Обещаю, на нашей свадьбе ты будешь держать шлейф. В качестве компенсации за то, что из-за меня разбилось твое яйцо.

— И Элиза тоже. Моя подруга Элиза Маффеи.

— И Элиза тоже. Можешь быть уверена.

— Я думаю, это дядя Казимиро, — сказала Розальба, придирчиво разглядывая свое отражение. — Ай! Больно!

— А ты не верти головой, — ответила Приска, которая пыталась заплести подруге две куцые косички.

— Нет! — сдалась наконец она. — Они еще слишком короткие.

— А я вам говорю, это не он, — вмешалась Элиза. — Если бы это был он, он был бы веселым и довольным. А он в последнее время очень раздражительный… Огрызнулся на бабушку Мариуччу, поссорился с дядей Леопольдо, который взял его галстук без спроса.