Три последних дня - Анна и Сергей Литвиновы

Авантюрист. Некогда осужденный за угон рейсового самолета. Человек без родины. По профессии хирург. Хирург. А специализация у него…

Валерий Петрович вздохнул с облегчением. Ну конечно же!.. Как он сразу не догадался?!

* * *

Давно. ФРГ. Мирослав Красс

Мирослав ненавидел брата и презирал себя. И с отвращением смотрел на всех вокруг.

Карл добился своего. Брат испортил Мирославу всю жизнь.

Кем он был до побега? Молодым, но подающим большие надежды хирургом. Его визитную карточку с прямым телефоном больные хранили как зеницу ока и передавали только в надежные руки. Его репутации не повредила даже трагическая, нелепая смерть трех его пациенток.

Он жил пусть в социалистическом государстве, но в хорошей квартире. Ездил на машине. Проводил вечера в ресторанах. Временами погружался в бурные волны страсти с благоговеющими перед ним медсестрами или пациентками.

А еще он находился в начале любви. Мирослав чувствовал это. Любви – к той советской девушке, что встретилась ему столь неожиданно. К Юлии, чье лицо и фигура снились ему чуть не каждую ночь.

Но ничего нельзя продолжить, и ничего – исправить. Разве что размышлять: почему ж ему бог дал в возможные спутницы соотечественницу? Русскую? Вернее, не дал – лишь поманил. И столь быстро отнял.

Он в своей повседневной жизни уже и забывать стал, что сам не чех, не словак… В социалистической Чехословакии немногие обращали внимание на национальность. А может, ему было в Карловых Варах так комфортно жить оттого, что он своим происхождением словно представлял в маленькой стране Большого Русского Брата? И к нему уже потому априори относились с почтением? Уважали и даже слегка побаивались? По крайней мере, когда расследовали смерть пациенток в клинике, ни на секунду не допустили, что Мирослав может быть виновен.

Но молодой врач, как говорилось в подстрекательских программах «Голоса Америки» и Би-би-си, выбрал свободу. Только кто он теперь? Вчерашний заключенный. Соучастник убийства. Безработный, дурно говорящий по-немецки. Снимает комнату в пансионе – настоящем клоповнике. Денег хватает только-только, чтобы не умереть с голоду.

Жизнь Мирослава, казалось, безнадежно вывихнулась и никогда уже не будет такой, как прежде. Даже пива он не пил с того самого дня, когда его выпустили из немецкой тюрьмы. В тот раз позволил себе два гросс-бира, но, едва принесли счет, быстро понял, что не про него честь. Изредка, по случаю праздника – Рождества или Пасхи, – он может позволить себе такую трату, но не чаще.

…Наступало то время суток, тот короткий промежуток с четырех до семи пополудни, когда городок оживал. Бюргеры и бюргерши сидели в ресторанчиках, делали прически и ходили по магазинам. Улицы были полны народу.

Начиная с семи начнется исход, а к восьми улицы совершенно опустеют. Закроются магазины и даже кафе. Город станет готовиться к завтрашнему трудовому дню.

В краткое время ежевечернего оживления Мирослав всегда старался оказаться где-нибудь ближе к центру. Вот и сейчас он шел по главной улице немецкого городка в стоптанных туфлях и тех же самых выцветших джинсах, в которых сел в самолет в тот злополучный день.

И в кармане у него было – смех! – двадцать западногерманских пфеннигов. Не марок, а именно пфеннигов. Гроши! Копейки! А пособие дадут только послезавтра.

Мирославу страшно захотелось пить, однако на двадцать пфеннигов даже стакан воды в гаштете не купишь. Лучше он потерпит, сбережет монетки и завтра приобретет на них булочку.

А пока он шел по улочке незнамо зачем и неясно куда. Он и выходил-то обычно из дому, чтобы не томиться скукой в одиночестве. Тут все-таки на людях. Как говорилось в поговорке его первой родины: на миру и смерть красна. К тому же случалось, что ему везло. Бывало, он находил монетку или даже банкноту. Или хотя бы подбирал кем-то выброшенную вчерашнюю или даже сегодняшнюю газету, уносил к себе в нору – узнать новости, попрактиковаться в немецком.

Но в тот вечер ему уже ничего не хотелось. И он обдумывал различные способы ухода из жизни. Мысль о самоубийстве все чаще посещала его. Вот, например, прыжок с моста. Быстрый и холодный Дунай завертит его. Тяжелые туфли и одежда потянут в глубину.

Мирослав стоял на Новом Каменном мосту и смотрел на проносящуюся под ним воду. Может, действительно покончить со всем прямо сейчас? Со своей незадавшейся судьбой и жизнью?

И вдруг кто-то похлопал его по плечу. Он аж дернулся, как от удара. Его некому здесь по-приятельски хлопать. У Мирослава не было в этом городе знакомых, если не считать квартирного хозяина. Но уж у того решительно нет никакого повода, а главное, желания совершать по отношению к Мирославу хоть какие приятельские жесты.

Красс специально уехал в провинциальный немецкий город, где днем с огнем не сыщешь ни одного чеха или словака. Не говоря уж о русском или белорусе. Ему стыдно было после всего случившегося смотреть им в глаза. Хоть он, по большому счету, и был ни в чем не виноват.

Мирослав стремительно обернулся на прикосновение чужого. Он испугался. Очень. Первым делом подумал – за ним пришли оттуда. Чтобы мстить. Странно, он навязчиво, как об избавлении, думал о смерти и в то же время боялся, что его могут убить.

Однако перед ним стоял явно не мститель. Мужчина радушно улыбался. Лицо его смутно кого-то напоминало. Они уже встречались когда-то раньше. Мужик был довольно толст. Со смуглой кожей и типично южным носом с горбинкой.

– Миро! – вскричал он. – Не узнаешь?

И когда незнакомец назвал его по имени – по уменьшительному, каким кликали его немногие друзья молодости в университете, – Мирослав узнал неожиданного прохожего. Ну да, это Стефан, они шесть лет вместе протирали штаны в аудиториях, спихивали лабы и практиковались в хирургии. Как он здесь оказался?

– Как ты здесь? – задал вопрос вслух Мирослав.

– Проездом! – махнул рукой Стефан. – Как ты, дружище?! – Он схватил его за плечи и слегка потряс. – До чего я рад тебя видеть! Пошли, выпьем, вспрыснем нашу встречу. Не бойся, я угощаю. Деньги есть.

Мирослав даже не стал делать хорошую мину при плохой игре и говорить, что деньги это ерунда и он сам бы с удовольствием угостил гостя. Желудок, а за ним, казалось, все тело издали радостный вопль. Он разулыбался:

– Ну, пойдем, старина, коли не шутишь, выпьем.

Когда он поедал в близлежащей пивной айсбан, запивая его отличнейшим пивом, все время уговаривал себя: ради бога, не спеши! Ешь прилично, не торопясь. Сохраняй лицо! Но у него не слишком, кажется, получалось.

Однако Стефан даже ухом не повел при виде голодной торопливости Мирослава. Не спеша уничтожал свои сосиски с пивом и рассказывал о себе.

А судьба у него оказалась занимательной – если, конечно, он не врал.

По национальности Стефан был болгарин и, когда закончил институт, вернулся на родину. Работал в плохонькой больничке в Пазарджике, семьдесят километров от Софии. Но вскоре все у него изменилось.