Рабыня Смерти - Юлия Герман

Хозяин рывком притянул за шею вторую девушку, не давая ей произнести ни звука, разорвал её грудную клетқу, сжав сердце в ладони, раздавливая его. Вместо крупной мышцы осталось лишь кровавое пятно. Не мигающими от шока глазами я смотрела, как он поднес окровавленную ладонь к губам, облизывая кровавый палец. Меня лихорадило от самого дикого ужаса, испытываемого за обе жизни.

Ваал медленно поднялся с кровати, сдергивая покрывало и обтирая с кожи брызги крови.

— На сегодня ты свободна, — холодно произнėс он, покидая спальню в дверь, которая должно быть вела в ванную комнату.

Меня лихорадило уже больше суток. Ночь, проведенная в покоях Ваала, будто на «повторе» прокручивалась у меня в голове. Страх, сменяемый похотью, вожделение, переходящее в болезненное удовольствие, мучительный бесконечный экстаз, сменяемый невыносимой болью и всепоглощающим ужасом, раздирал душу на миллионы острых осколков. Эти воспоминания невозможно искоренить из памяти, переключившись на другие, приносящие меньше боли. Меня то обдавало холодом от леденящего кожу голоса Хозяина, то кидало в жар от его будоражащего тело и сознание шепота. Вспоминала, как сокращались его мышцы, пока он вонзался в тела девушек, похожих, как две капли воды, на меня, и покрывалась липким потом. Его божественное тело, доставляющее столько удовольствия, и в то же время, целую пучину боли, осталось выжжено в сознании. То звериное желание, пробуждаемое его взглядом и близостью, оставляющее лишь первобытные инстинкты и стирающее все грани разума, походило на наваждение, от которого появлялось дикое отторжение к себе и собственному телу. Никогда не смогу забыть, как девушки, сходившие с ума от страсти в его в объятиях, были нещадно разорваны руками, приносившими до этого им столько наслаждения. Только спустя некоторое время начала осознавать, что они выглядели совершенно иначе, чем я. Ничего общего, кроме цвета волос, у девушек со мной не было. От этого открытия, желудок скрутило от отвращения. Отвращения к нему. Ваал целенаправленно сводил меня с ума, издевался, наказывал за непослушание. Я не понимала, как он мог ждать от меня добровольного подчинения чудовищу, пытающемуся уничтожить меня. А в моих глазах он оставался именно тем монстром, от которого хотелось убежать на край света и спрятаться в самую темную пещеру, глупо надеясь на окончательное избавление от его властных жестоких рук.

Я с содроганием ждала следующего раза, когда дверь комнаты распахнется, и за мной придут, чтобы заставить вновь прислуживать Ему. Уверенность в том, что Ваал будет продолжать издеваться надо мной, твердо поселилась внутри, искореняя былые проблески надежды. Εму доставляло удовольствие наблюдать за страданиями других. В этом не оставалось никаких сомнений. Поэтому рассчитывать на скорейшее окончание наказания и возвращение к спокойному выполнению работы охотника, казалось совершенно наивным и бесполезным. Поддержки Дора, по всей видимости, тоже не стоило ожидать. Но, несмотря на всё самовнушение и разумные доводы, в груди билось сердце, наполненное верой. Верой на лучшее будущее. Верой на спасение. Мириться с неизбежностью я не собиралась. Из любого, даже самого безнадежного, положения существовали лазейки. Теперь передо мной встала цель — во что бы то ни стало выкарабкаться отсюда и избавиться от своего мучителя. Ни за что на свете я не доставлю ему такого удовольствия, он не сможет издеваться надо мной всю оставшуюся вечность.

Я старалась как можно меньше покидать свою комнату, спустившись первый раз к ужину через сутки после прошлой встречи с Хозяиңом. Мне не хотелось никого видеть и тем более ни с кем разговаривать. Пустая болтовня рабынь об обитателях замка не вызывала ничего, кроме изжоги. Высокомерные взгляды, обращенные в мою сторону, тихие перешептывания. Остальные девушки явно обходили меня стороной, будто прокаженную. Стоило приблизиться к одной из них в очереди за подносом или встать за кем-то, забирая собственный ужин, они тут же старались отдалиться как можно дальше. Смутившись всеобщей реакции, поспешила скорее занять самое незаметное место и поскорее покончить с косыми взглядами. Εсли вспомнить мою смертную жизнь, то не один раз приходилось проходить по утрам «путь позора», возвращаясь от случайного любовника, и каждый раз мне было совершенно наплевать на мнение окружающих. Но теперь, когда я не понимала, с чем связано это осуждение, начинало напрягать подобное отношение девочек, оказавшихся в одном положении со мной.

Поставив на поднос лишь чашку кофе и положив на тарелку сэндвич, заняла стол рядом с кухней. Обычно все девочқи избегали его из-за постоянной беготни поваров и официантов, подобное неудобство оказалось мне на руку. Хотелось спрятаться ото всех этих высокомерных сук. Сев спиной к основному залу, взяла в руки сэндвич, рассматривая идеально поджаренные кусочки ароматного хлеба, ровный блестящий кусочек сыра, розовую ветчину и хрустящую сочную зелень. Вдохнула глубже запах, напоминающий о прежней, спокойной жизни. Представила, будто это мама оставила бутерброд для меня с утра, перед тем, как убежать на работу. Мама… как же я соскучилась. Все это время я не позволяла себе вспоминать о родителях, о доме, обо всем том, что любила больше жизни. И сидя в этом проклятом дворце, понимала, что даже мысль о самом родном и близком человеке казалась кощунством. Словно я пачкала её, думая из места, пропитанного пороком и грехом. Да и могла ли я пользоваться подобной привилегией, вспоминать о ней после совершенных преступлений? Той девочки, появившейся на свет благодаря самому чистому человеку, которого я знала при жизни, больше нет. Мама оплакивает именно её, а не мерзкую убийцу, мечтающую о возвращении к своей грязной работе. Εщё раз с грустью посмотрев на бутерброд, поднесла его к губам, откусывая кусочек.

— Сэндвичи здесь божественные! — послышался из-за спины голос Милены, напугав меня.

От испуга действительно невероятно вкусный кусочек чуть не стал причиной очередной моей смерти, застряв в горле. Зайдясь в кашле, попыталась вернуть дыхание.

— Эй, эй! — почувствовала удар кулаком по спине. — Осторожнее, подруга! — посыпалась череда ударов кулаком между лопаток.

Наконец-то удалось выплюнуть злосчастный хлеб, вытирая ладонью выступившие на глазах слезы и сделав глоток кофе, усмиряя боль в оцарапанном горле.

— Если честно, думала, тебя убьет Хозяин, но никак не кусок хлеба! — ухмыльнулась блоңдинка, усаживаясь за стол напротив меня.

— Я тоже не ожидала увидеть тебя в живых, после прошлой вечеринки, — сделала еще один глоток кофе, посмотрев на ухоженную, как и всегда, девушку.

— Хочешь, открою секрет? — Милена наклонилась ближе кo мне. — Главное — знать, к кому держаться поближе во время подобных вечеров, и тогда можно не опасаться за свою жизнь.

Девушка усмехнулась и, взяв нож с вилкой, принялась разрезать лежащий перед ней на тарелке стейк. На подцепленном Миленой кусочке мяса проступила кровь. Я как завороженная следила за тем, как она отправляет кусок стейка, пропитанный кровью, в рот. Почему в этом месте все должно быть кровавым?! Даже рабыни перенимают привычки Хозяина, заимствуя любовь ко всему, появившемуся через боль другого существа. Обхватила ладонями чашку кофе, приблизив её к губам и сфокусировав взгляд на деревянной столешнице.