Все не случайно - Вера Алентова

Мне повезло: Мария Сергеевна выделила меня из сонма молодых актрис, а потом полюбила и стала моим постоянным гримером. Она и рассказывала много замечательных историй о театре своей молодости.

От таировской труппы, за шестнадцать лет существования театра Пушкина, актеров осталось немного. Среди них Георгий Яниковский – основной партнер Коонен по спектаклю «Мадам Бовари», красивый, аристократичный, весьма пожилой господин. Он закрашивал седину, ходил с прямой спиной, всегда вставал при появлении женщины, даже если это была юная пигалица. Вязкий, рыжий вазелин, который в больших железных банках закупал гримерный цех для снятия грима, Яниковский умел превратить в воздушно-белый, вкусно пахнущий крем: и от него самого всегда исходил какой-то очень приятный, старомодный запах. Яниковский поделился с нами рецептом приготовления волшебного крема: вазелин нужно вскипятить в воде, потом, когда он поднимется на поверхность кастрюли уже легким и белым, снять столовой ложкой и поместить в стеклянную банку, добавив каплю лимона и каплю духов. Вуаля: роскошный крем готов!

Одевался Яниковский элегантно, но очень скромно, если не сказать бедно. Мы с ним жили по соседству и иногда после спектакля вместе возвращались домой на метро. Однажды он сказал: «Знаете, Верочка, я не покупаю новых вещей: ведь я очень стар и не знаю, сколько осталось жить. Для чего же лишние траты? Предпочитаю донашивать то, что есть…» Многие из его элегантных вещей прохудились от долгой носки, но ни он, ни жена не замечали этого, видимо зрение уже подводило. И никто в театре не решался предложить им что-то заштопать: боялись обидеть такой заботой. Но возможно, что и с финансами дела обстояли туго: жена Яниковского серьезно болела, оба нуждались в лекарствах и, не исключено, они просто не могли себе позволить «лишние траты».

У меня остались нежные воспоминания о наших нечастых совместных поездках в московской подземке. Осталась на память и фотография, которую Яниковский подарил на премьеру спектакля «Дети солнца». Фотографию он сопроводил трогательной подписью: мол, он тоже играл этот спектакль и сожалеет, что мы разминулись во времени, что не удалось сыграть вместе. На фото, положив ногу на ногу, сидит очень красивый мужчина с прямой спиной, уверенно и прямо глядя в объектив.

Владимир Торстенсен – муж Марии Сергеевны – человек удивительный. Он никогда не играл не только больших, но даже средних по значимости ролей, что не мешало ему беззаветно любить театр как таковой, а таировский – со святым восторгом.

Сергей Васильевич Бобров – актер удивительной простоты… Когда я стала слушать сохранившиеся аудиозаписи спектаклей Камерного театра, манера его актеров показалась мне возвышенной, я бы даже сказала, высокопарной. Но Сергей Васильевич существовал на сцене совсем иначе, не в «стиле» Камерного – был предельно прост и естественен. Он мой незабываемый партнер по спектаклям «Невольницы» и «Аленький цветочек».

Мария Зотовна Фонина (мама Наталии Крачковской, популярной комедийной киноактрисы) долгое время играла нянюшку в «Аленьком цветочке», и я очень ее любила, мне казалось, что именно она – истинное воплощение русской нянюшки: с добрым и участливым лицом, с умиротворяющим негромким голосом. Она и в жизни была очень добросердечным человеком.

Остались в нашем театре и некоторые студийцы таировской студии, не успевшие закончить обучение, но уже игравшие небольшие роли. По другим театрам тоже было разбросано немало актеров, в разные годы работавших с Таировым.

И каждый год таировцы собирались вместе в святой для них день – день открытия Камерного театра. Они приходили в наше здание к позднему часу, когда спектакль «пушкинцев» уже был закончен, и мы, расходясь по домам, видели их, спешащих, разрумянившихся, с блестящими глазами. Теперь в этот день – 25 декабря, когда из таировцев уже никого не осталось, встречаемся и поддерживаем традицию мы, пушкинцы. Мы свято чтим память наших великих предшественников.

От Марии Сергеевны и Владимира Торстенсена я узнала немало интересных деталей жизни прежнего театра. Например, что в наше актерское кафе, которое теперь обслуживает только своих, во времена Таирова пропускали свободно, в нем спорили на увлекательных дискуссиях и смеялись на капустниках. Это кафе было любимым местом посиделок таировцев, сюда приходили после спектаклей и засиживались допоздна, здесь частыми гостями были Маяковский и Есенин, влюбленный в прелестную актрису Августу Миклашевскую.

Я узнала, что Таиров и Коонен бродили по блошиным рынкам европейских городов в поисках подлинных вещей для спектаклей. Больше всего любили они парижский рынок, покупали там необычные кувшины, подсвечники, ткани и всякого рода мелочи. Ими они украшали свои удивительные спектакли с такими сказочными названиями: «Сакунтала», «Фамира-Кифаред», «Покрывало Пьеретты», «Саломея», «Король Арлекин», «Жирофле-Жирофля», «Принцесса Брамбилла»…

Узнала я и о том, что в театре однажды принимали Ромена Роллана и Бернарда Шоу. Узнала о милых несуразицах, например, когда таировский театр триумфально гастролировал за рубежом, то художника по театральному свету Георгия Константиновича Самойлова принимали за главного артиста. Едва он выходил из поезда, иностранцы встречали его на перроне бурными аплодисментами и шли за ним до автомобиля, не прекращая аплодировать. Самойлов был очень красив, высокого роста и в шляпе: конечно, иностранцы считали, что такой красавец не может быть не кем иным, кроме как главным артистом театра! Вначале коллеги не могли понять, почему так страстно встречают их мастера по свету, но со временем привыкли и с интересом ждали, повторится ли ажиотаж в следующем городе. Ажиотаж повторялся всегда, но самого Самойлова это нимало не смущало: он каждый раз галантно раскланивался и благодарил аплодирующих за теплый прием. Он и впрямь был хорош собой: я его застала уже очень пожилым человеком, и он все еще был красив. И художником по свету – уникальным. В спектакле уже Пушкинского театра «Дни нашей жизни» по пьесе Леонида Андреева второй акт начинался с действия на Тверском бульваре. Когда открывался занавес, в зале целую минуту стояла тишина, а потом раздавались долгие и не бурные, а скорее какие-то сердечные аплодисменты. Я тогда немного удивлялась: мне казалось, что декорации не похожи на Тверской бульвар. Вот же он, напротив, в пятнадцати метрах от театра. В декорациях и фонари другие, и темновато. Но те, кто помнил «тот» Тверской бульвар, с «теми» еще фонарями и тускловатым светом от них, мгновенно перемещались в прошлое, во время своей юности. И были благодарны мастеру за эту точность выхваченных светом деталей, которая делает достоверной общую картину.

Через много лет я стала еще раз свидетелем столь же сердечных аплодисментов. Одно время станция метро «Охотный Ряд» была, к великому неудовольствию большинства москвичей, переименована в «Проспект Маркса». Когда на экраны вышел фильм «Москва слезам не верит», в первой серии за окном поезда ненавязчиво промелькнуло название «Охотный Ряд»: ведь действие происходило до переименования. Съемки секундного кадра стоили огромных усилий и режиссеру, и художнику фильма, но, боже мой, какой благодарный шквал аплодисментов, какой рев восторга каждый раз вызывал этот момент в зале!

Почти все воспоминания, дорогие Марии Сергеевне, стали дорогими и для меня: как, например, история о парике Алички с каплей крови на внутренней стороне. Во время спектакля «Мадам Бовари», при быстром переодевании, Мария Сергеевна надела парик на голову Коонен, закрепив его острой шпилькой. И Бовари-Коонен в порыве страсти заметила неладное, лишь когда струйка крови полилась по щеке из-под парика. Мария Сергеевна, увидев это из-за кулис, едва не умерла, а вспоминая тот случай, – едва не умерла снова. Ее рассказ был наполнен такими живыми эмоциями, что казалось, будто описанная история случилась вчера. Вспоминая, Мария Сергеевна держала злосчастный парик в руках, а я смотрела на запекшуюся кровь с изумлением и ужасом, как будто мы это все пережили вместе… Теперь этот парик хранится в Бахрушинском музее.