Эхо чужих желаний - Мейв Бинчи

золотой жилой. Поселок сулил заработок – скромный заработок, и ничего больше. Фотомастерская – это не танцевальный зал, не отель и даже не киоск по продаже мороженого, который можно расширить. Просто некая толпа людей готова покупать собственные снимки. Джерри соглашался, кивал и давал слово.

Старик умер в спокойствии, потому что рядом с ним находился Джерри, способный развеять тревоги. Джерри заверил отца, что дела идут хорошо, и сказал правду. Он пообещал не расширяться, зная, что нарушит обещание. Он солгал, что маме намного лучше. Но ее агорафобия только усилилась – миссис Дойл теперь не открывала никому дверь. Джерри помог матери справиться с чувством вины за то, что она не пошла повидаться с мужем. По его словам, папа слишком устал, чтобы разговаривать. Даже Фиону Джерри брал с собой только три раза, потому что посещения слишком утомляли больного.

Джерри был в палате, когда отцу закрыли глаза. Он не плакал. Он спросил, всегда ли здесь так спокойно.

«Отнюдь, – ответила монахиня. – Мистеру Дойлу повезло, ведь он умер без особых забот. На его сына можно положиться, его жена поправилась, а его дело в надежных руках. Далеко не всем удается перед смертью обрести подобный покой».

В палате один из стариков попросил Джерри Дойла навещать их, пусть даже его отца уже не было в живых. Джерри обещал приходить примерно раз в неделю, но не постоянно, потому что не хотел, чтобы его ждали. Юная медсестра, которая находила молодого Дойла на редкость привлекательным, сказала, что Джерри совершенно прав, и горячо поздравила его, когда другой старик попросил его сфотографировать. Джерри посмотрел на изможденное лицо и тонкую шею, торчавшую из пижамного ворота, и воспротивился этой затее под предлогом, что фотография в помещении с белыми стенами сопряжена с рядом трудностей и стоит дождаться хорошей погоды. Погода улучшилась, однако никого из тех, кто желал фото на память, не осталось в живых.

Джерри вкладывал в работу все силы. Матери становилось то лучше, то хуже. Он не позволял Фионе возвращаться из кинотеатра одной в темноте и помогал сестре по хозяйству. Особенно охотно он мыл окна и полировал медный дверной молоток, чтобы дом хорошо выглядел снаружи. Внутрь почти никто не заходил, поэтому интерьеры были не так уж важны.

Если бы вы повстречали Фиону Дойл, с блестящими локонами, одетую в безупречно выглаженное платье, или Джерри Дойла, с улыбкой эльфа и непринужденными манерами, вы бы никогда не догадались, что в их доме не все в порядке: отец скончался от рака, а мать страдает от нервного истощения. Управляющий банком предложил парню крупный кредит на расширение дела. Джерри сказал матери, что папа разрешил претворять в жизнь любые планы. Миссис Дойл разволновалась, но, поскольку она беспокоилась по любому поводу, ее тревоги не имели значения.

Фиона понимала, что отец не желал расширения, но промолчала. Она улыбалась спокойно и ласково, но говорила очень мало. Джерри считал, что именно так должна вести себя идеальная девушка. В противном случае твое имя окажется на слуху, о тебе заговорят, твои поступки будут неверно истолкованы. Он хотел, чтобы сестра избежала подобной участи.

На письме Шона красовалась итальянская марка. По его словам, он провел в Риме пять недель и хотел освоиться, прежде чем писать домой. Дела продвигались, но очень медленно. Он не представлял, что ему придется без конца заполнять анкеты, долго ждать, двадцать раз отвечать мелким чиновникам на одни и те же вопросы и сорок раз безуспешно пытаться увидеть служащего рангом повыше. Тем не менее процесс шел полным ходом.

Долгое путешествие изрядно вымотало и его, и Сюю, зато теперь Шон работал наставником в очень древней и знатной семье, которая жила на огромной вилле в Остии – в устье Тибра на берегу моря. Шон учил мальчиков по три часа в день и располагал свободным временем, чтобы ездить в Ватикан и следить за тем, как идут дела. Сюя помогала в бельевой, потому что прекрасно умела шить. Детям нравилось на новом месте, у них был собственный домик, где они хорошо обустроились.

Было мучительно находиться так близко и в то же время так далеко от родных мест. На прошлой неделе Шон видел группу ирландских паломников. Они несли сумки авиакомпании «Аэр Лингус» с названием турагентства. Шону до смерти хотелось поговорить с ними, но он сдержал слово. Раз уж Анджела сказала, что никто не должен ничего знать до окончания процедуры лишения сана, значит у нее имелись веские причины, поэтому Шон воздержался от общения с соотечественниками. Иногда, когда маленький Денис говорил, что море прекрасное, у Шона возникало желание показать сыну пляж Каслбея. Брат очень ждал писем от Анджелы, ведь почта должна доходить до Италии гораздо быстрее, чем до Японии.

И почта действительно доходила быстрее. Анджела адресовала письма мистеру и миссис О’Хара и изменила почерк, чтобы миссис Конуэй ни о чем не догадалась. Должны же быть в мире другие О’Хара! Господь всемогущий, неужели она, Анджела О’Хара, страдает паранойей?

Клэр сказала, что в отеле есть пишущая машинка, а Джози раздобыла «Самоучитель машинописи». Обучение выглядело не слишком сложным, основную трудность представляли движения мизинцем: сочетания QS, AS и ZS следовало набирать до тех пор, пока пальцы не запоминали расположение клавиш. Джози поверила в себя. Она села на диету, постриглась и принялась уговаривать родителей отправить ее на курсы финансовой грамотности. Анджеле удалось внушить Иммакулате мысль, что идея позаботиться о будущем Джози исходила от настоятельницы, так что теперь Джози могла всецело рассчитывать на поддержку монахинь.

Следовало позаботиться о стипендии Клэр. Конкурс проходил на пасхальных каникулах. Анджела собиралась в Дублин на свадьбу Эмер, но это не имело значения. Клэр могла справиться сама. В феврале девочка спросила матушку Иммакулату, стоит ли ей, по мнению настоятельницы, принять участие в конкурсе. Монахиня принялась разрабатывать собственный план подготовки Клэр к конкурсу, и дела пошли на лад. Анджела заметила, что почти за два десятка лет ничего не изменилось. Монахини по-прежнему радовались тому, что их ученица готова бороться за шанс получить стипендию, и предлагали дополнительные уроки по самым разным предметам. Клэр с благодарностью принимала любую помощь. В монастыре удивлялись тому, как много она уже знала.

«Забавная темная лошадка, – говорили о Клэр в общей комнате. – Даже не верится, что она сестра Крисси О’Брайен. А какое милое личико: глаза большие и темные, а волосы светлые. Такое сочетание редко встречается».

Монахини были добры. Они вручили девочке подарки: кружевной носовой платок и множество святых образов на кусочках атласа с блестками и украшениями. Одна пожилая монахиня подарила Клэр авторучку, которую прислали в монастырь