Живой Журнал. Публикации 2017, январь-сентябрь. - Владимир Сергеевич Березин

(или тогда — о Вердене и Сомме), даже когда они случились. Для него свои чувства самые главные — и тут ему легко потерять адекватность.

Сейчас-то что, сейчас слово «маниак», которое недоумённо катает на языке старый генерал, стало привычным — тысячи романов посвящены новым Желтковым, которые вплотную приблизились к своим княжнам и княгиням, да что там, посадили их в подвалы, окружив любовью и гранатами.

Нам всем хочется быть счастливее, чем мы есть

И у этого чувства есть много разновидностей, спектр широк — от сожаления, что нельзя прожить все жизни сразу, до того, о чём писал Набоков, об уколе упущенного случая: «Он ехал — и вот доехал — к одинокой во всех смыслах молодой женщине, очень красивой, несмотря на веснушки, всегда в чёрном платье, с открытой шеей, и с губами, как сургучная печать на письме в котором ничего не написано. Она все смотрела на Федора Константиновича с задумчивым любопытством, не только не интересуясь замечательным романом Стивенсона, который он с нею уже три месяца читал (а до того, таким же темпом, читали Киплинга), но не понимая толком ни одного предложения и записывая слова, как записываешь адрес человека, к которому знаешь, что никогда не пойдешь. Даже теперь — или точнее говоря именно теперь, и с большим волнением, чем раньше, Федор Константинович, влюблённый в другую, ни с кем несравнимую по очарованию и уму, подумывал о том, что было бы, если б он положил ладонь на вот эту, слегка дрожащую, маленькую, с острыми ногтями, руку, лежащую так пригласительно близко, — и оттого, что он знал, что тогда было бы, сердце вдруг начинало колотиться, и сразу высыхали губы; однако, тут же его невольно отрезвляла какая-нибудь её интонация, смешок, веяние тех определенных духов, которыми почему-то душились как раз те женщины, которым он нравился, хотя ему был как раз невыносим этот мутный, сладковато-бурый запах. Это была ничтожная, лукавая, с вялой душой, женщина; но и нынче, когда кончился урок, и он вышел на улицу, его охватила смутная досада: он вообразил гораздо лучше, чем давеча при ней, как должно быть податливо и весело на всё нашло бы ответ её небольшое, сжатое тело, и с болезненной живостью он увидел в воображаемом зеркале свою руку на её спине и её закинутую назад, гладкую, рыжеватую голову, а потом зеркало многозначительно опустело, и он почувствовал то, что пошлее всего на свете: укол упущенного случая».

В мягкой версии этого сюжета, современная цивилизация так устроена, что новому Желткову — раздолье: пиши — не хочу. Спам фильтр режет его послания прямо на сервере, чёрный список блокирует телефонные номера, но само производство не останавливает.

Появляются на странице профиля анонимные гранатовые браслеты, как разбитые сердца — да и дело с концом. Надо, что ли посоветовать кому — а то какая-то дребедень в этих подарках.

В общем, никто не знает, как надо.

Преследования — унизительны, а мир сейчас живёт куда быстрее, чем в 1910 году. Чувства выгорают стремительно.

Жизнь — жёстче, как говорилось в известном анекдоте.

И, чтобы два раза не вставать, я покажу, как расправляется жизнь с романтиками, что бормочут о любви с придыханием:

Салат «Гранатовый браслет»:

Ингредиенты:

орехи грецкие ядра — 50 г;

гранат — 2 шт.;

свекла вареная — 1 шт.

яйцо вареное — 4 шт.

картофель вареный — 4 клубня;

майонез — 2 стакана;

курица копченая (мякоть) — 150 г.

время приготовления: 25 мин.

порций: 4

Извините, если кого обидел.

28 февраля 2017

Белая куропатка (Прощеное воскресенье. За семь недель до Пасхи) (2017-03-01)

Утром в посёлке появилось чудо. По хрусткому снегу в стойбище приехал домик на лыжах. Позади домика был радужный круг — такой красивый, что погонщик Фёдор сразу захотел его коснуться.

Но на него крикнули, и оттого, что это было неслышно в треске двигателя, больно ударили в плечо.

— Без руки останешься, чудак, — склонилось над ним плоское стоптанное лицо. Таких лиц Фёдор никогда не видел раньше — оно было круглое и жёлтое, как блин.

Сам Фёдор в начале своей жизни звался вовсе не Фёдором, имя его было иным, куда более красивым и простым, но монахи из пустынной обители дали ему именно такое и брызгали в лицо водой, точь-в-точь как брызжут оленьей кровью в лицо ребёнка. Он с любопытством смотрел на пришельцев, для которых такие диковинные имена привычны.

В посёлок приехали четверо в кожаных пальто, и теперь эти четыре кожаных пальто висели на стене казённого дома, будто в строю. Оперуполномоченный Фетин пил разбавленный спирт в правлении колхоза, и его товарищи тоже пили спирт, оленье мясо дымилось в железных мисках на столе. Разговоры были суровы и тихи.

Фёдор слышал, как они говорили о местных колдунах, которых свели со свету. И колдуны оказались бессильными против выписанных специальным приказом красных китайцев. Из них и был человек со стоптанным лицом, которого Фёдор увидел первым. Колдуны пропали, потому что их сила действует только на тех, кто в них чуть-чуть верит — а какая вера у красных китайцев? Не верят они ни в Белую Куропатку, ни в Двухголового Оленя.

Четверо чужаков сидели в правлении всю ночь, ели и пили, а затем спали беспокойным казённым сном. Наутро они стали искать дорогу к монастырю. И вот они выбрали Фёдора, чтобы найти эту дорогу. Фёдор не раз гонял упряжку оленей к обители, отвозя туда припасы — и сам вызвался указать место.

Скрючившись, он полез в домик на лыжном ходу, что дрожал, как олень перед бегом, и потом дивился пролетающей за мутным окошком тундре — такой он её не видел. Повозка с винтом остановилась в холмах, отчего-то не доехав до монашеских домиков.

Люди в кожаных пальто стояли посереди долины — прямо перед ними, внизу, в получасе ходьбы, расположилась обитель.

Фёдор пошёл за пришельцами, потому что хотел услышать, о чём те будут говорить с монахами. Но никакого разговора не случилось — оперуполномоченный Фетин первым открыл крышку своего деревянного ларца на бедре, достал маузер, и, примерившись, стал стрелять.

Выстрелы хлестнули по чёрным фигурам, как хлещет верёвка, хватая оленя за горло. Монахи, будто чёрные птицы, попадали в снег.

Побежал в сторону только один из них, самый молодой, взмахнул руками, словно пытаясь взлететь, но тоже ткнулся в землю.

Последним умер старик игумен, что посмотрел ещё Фёдору прямо