Прикосновение к любви - Джонатан Коу

— Я не переперчил?

— Нет. — Эмма перестала есть и задумалась. — Возможно, через какое-то время я почувствую.

Хью, не знавший, имеет ли она в виду перец или разрыв с мужем, ждал продолжения.

— Я хочу сказать, что время ведь поджимает. Я имею в виду детей. — Она вздохнула. — Я очень хотела детей.

— Хотела?

— Ну, сейчас я стараюсь об этом не думать. Смысла нет.

— Булочки, — спохватился Хью. — Я забыл булочки. — Он снова ушел на кухню, но вернулся очень быстро со словами: — Конечно, и я всегда хотел детей. Знаешь, я очень хорошо умею с ними ладить. У меня этот дар от природы. У меня уже есть племянник и племянница. Да, они любят, когда к ним приезжает дядя Хью. Но все равно, хочется своих собственных. Думаю, я скоро остепенюсь. Мне не хочется провести вот так всю свою жизнь.

— Ты говоришь очень уверенно, — с улыбкой заметила Эмма. — Считаешь, у тебя есть средства, чтобы остепениться?

— Сейчас, очевидно, нет. Но у меня есть перспективы.

— Какие?

— Ну, на днях я говорил с одним старшим преподавателем… Так вот, профессор Дэвис, заведующий кафедрой, судя по всему, скоро уйдет на пенсию.

— Ты хочешь сказать, что тебя назначат заведующим кафедрой английского языка и литературы?

— Нет, очевидно, что рассчитывать на такое глупо. Но ведь обязательно произойдет определенное перемещение по служебной лестнице. И где-нибудь наверняка образуется вакансия. А мое лицо на кафедре примелькалось.

— Ты считаешь это преимуществом.

Хью мгновение выдерживал ее взгляд, затем начал постукивать ложкой по краю тарелки.

— Пойду проверю картошку, — сказал он.

От мексиканских блюд ему пришлось отказаться, поскольку не было времени, чтобы купить все необходимое. Поэтому на второе он приготовил свинину в соусе из сливок и сидра. Когда блюдо оказалось на столе, Эмма перевела разговор на Робина.

— Я и подумать не могла, что он совершит такое, — говорила она. — Вообразить не могла. Представить не могла, что такая мысль придет ему в голову.

— Ну, ты ведь его почти не знала. Мне казалось, ты с ним встречалась всего раз или два.

— Но как раз это расстраивает меня больше всего — как адвоката. Ты целый час, а то и больше, разговариваешь с клиентом, а если поставить себе цель, за час о человеке можно узнать очень много, и потом тебе кажется, что ты уже хорошо знаешь его, тебе кажется, что ты понимаешь его. Для меня это милосердная профессия. В противном случае я не хочу ею заниматься. Но затем ты понимаешь — все это ничто. Ничто. Ты едва царапнул поверхность. Ты выяснил ровно столько, чтобы почувствовать свою причастность, ровно столько, чтобы расстроиться, когда все идет не так, но по сути ты не выяснил ничего, а потому и не сумел помочь.

— Робин не нуждался в помощи.

— Как ты можешь так говорить?

— Я хочу сказать, что никто ничего не мог поделать. А если мы начинаем думать, будто мы что-то могли изменить, то обрекаем себя на вечное чувство вины.

— А почему мы не должны испытывать чувство вины?

— Как свинина?

Эмма замешкалась, не зная, следует ли так легко оставлять тему.

— Вкусно, очень вкусно, — сказала она. — Но что-то становится жарковато.

— Сними джемпер.

Эмма сняла джемпер и аккуратно сложила на кровати рядом с пальто. Хью убавил пламя в газовом камине.

— Все эти вопросы, которые ты задаешь, — сказал он, — о которых пишешь Теду, с которыми приходишь ко мне, — если ты все это делаешь только для того, чтобы перестать испытывать чувство вины, тогда просто забудь об этом. Не думаю, что та история имеет хоть какое-то отношение к его самоубийству. Я имею в виду обвинение.

— Почему ты так решил?

— Потому что, после того как это случилось, после того как ему предъявили обвинение, он выглядел совершенно счастливым. Казалось даже, что он немного повеселел. Если у него и была депрессия, то до этой истории. Во всяком случае, я так думаю.

— Не знаю, — грустно проговорила Эмма. — Не понимаю, почему я в этом копаюсь. Просто его смерть очень расстроила меня. По сути, я ведь его даже не знала. Для тебя это вообще, наверное, стало ударом.

— Должен признать, большой неожиданностью, — сказал Хью, наливая им еще вина. — Знаешь, тебе, наверное, стоило бы поговорить с Апарной, но она, похоже, уехала. Уехала из страны. — Он замер в задумчивости, наклонив бутылку, затем покачал головой и продолжил наливать. — Нет, это глупая мысль.

— Какая?

— Ты ведь с ней не знакома?

— Нет. О чем ты подумал?

— Я просто спросил себя… Смотри, два человека, одни в квартире на четырнадцатом этаже… ведь никто не знает, что там происходило. Она очень вспыльчивая женщина. Возможно, между ними произошла ссора, он чем-то ее обидел, завязалась борьба… кто знает?

Эмма не выглядела убежденной.

— Ты обещал мне показать последний рассказ, — сказала она.

— Через минуту, — ответил Хью. — Ты готова перейти к десерту?

Они ели свежие ананасы, мандарины, сыр и печенье. Хью приготовил кофе и устроился на кровати. Эмма осталась за столом.

— Тебе там удобно?

— Спасибо, нормально.

— Тебе все еще жарко?

— Нет, нормально.

Хью задумался, а удастся ли ему поговорить с ней о чем-нибудь, кроме Робина. От отчаяния он спросил:

— А что ты думаешь об этой квартире?

— Очень мило. А тебе не нравится?

— Нет, мне наскучило здесь. Подумываю о переезде. — Последовало изрядное молчание. — Он большой, твой новый дом?

— Нет, просто маленький домик.

— Как раз на одного? Или есть место для кого-нибудь еще?

Эмма посмотрела на часы.

— Хью, я и не думала, что уже так поздно. Замечательный ужин, действительно замечательный. Мне надо еще добраться до дома, а там гололед и все такое. Можно мне взглянуть на рассказ?

Хью встал и показал на ночной столик.

— Он там. Пока будешь читать, я вымою посуду.

Хью вышел. Эмма взяла чашку с кофе и перебралась на кровать. С минуту она держала блокнот на ладони. Затем аккуратно открыла и принялась читать — настолько быстро, насколько позволял неряшливый почерк.

Минут через пятнадцать Хью вернулся и сел рядом с ней на кровать. Казалось, Эмма закончила читать: она задумчиво смотрела на последнюю страницу.

— Ну что, узнала что-нибудь? — спросил он, отваливаясь к стене.

— Да, — ответила Эмма. — Думаю, что да. Очевидно, что все это было у него на уме. В том месте, когда Лоренс говорит, что самоубийство — это хорошая идея, потому что оно демонстрирует, что ты контролируешь свою собственную жизнь… Разве это не соответствует поступку Робина?