Плохие девочки не плачут. Книга 3 - Валерия Ангелос

Темные глаза впиваются в меня. Выжигают клеймо. Дико. Свирепо. Люто. Вынуждают замереть. Заткнуться.

Зверь наступает. Шаг. Еще шаг. Не прикасается, не дотрагивается. Просто нависает мрачной тенью, изучает плотоядным взором. Хищно скалится.

Так близко. Неотвратимо. Необратимо. Жутко. Аж мороз пробегает по коже.

Мне больно. До крика. До хрипоты. До судорог. От одного его присутствия рядом.

Животное. Монстр. Палач.

Беспощадный. Безжалостный.

Пусть не касается, пальцем не задевает, но держит мое сердце в руках, сдавливает, причиняя нестерпимые мучения.

Любить тебя страшно.

Больно. Ужасно. Невыносимо.

Но не любить и вовсе нельзя.

— Да, — шумно выдыхает фон Вейганд, опаляет жаром лицо, отнимает равновесие, отбирает опору, разрушает все.

Падаю. Оседаю на прохладные мелкие гладкие камни. Немею. Ничего толком не соображаю. Цепенею, застываю в ожидании неизбежного покарания.

Он раздевается. Быстро. Резко. Порывисто. Рваными движениями. Бешено. Будто срываясь с железной цепи, вырываясь из стальной клетки. Отбрасывает пиджак. Ослабляет галстук, сдирает и отшвыривает прочь. Сдергивает рубашку. Стягивает брюки.

Я отворачиваюсь. Как от удара. Как от пощечины. Щеки пылают. Я просто не в силах наблюдать.

Он голый. Нагой. Абсолютно.

Боже. Господи.

Я сама виновата. Сама его довела.

Бесполезно умолять.

Фон Вейганд склоняется надо мной, взирает прямо в глаза, душу в момент сковывает, пленяет за прочной решеткой. Сперва протягивает руку, точно желает накрыть ладонью плечо, но после отдергивает, будто обжигается. Качает головой, усмехается.

Содрогаюсь. Позвоночник напряженно выгибается, натягивается струной.

— Я купил замок и всю землю рядом, — ровно и холодно. — Однако уж явно не ради твоей памяти про сопляка, который тебя тут практически трахнул.

— А для чего тогда? — выдаю сдавленно и глухо.

— Ты матери говорила, что хочешь жить в этом замке, — уголки его губ дергаются, да только рот по-прежнему остается одной жесткой линией. — Было или нет?

— Было, — роняю чуть слышно.

— Вот и живи, — поднимается, отступает. — Больше не помешаю. Не трону. Слуги и прочее оплачено на годы вперед.

Проходит мимо меня. К ласково распахнувшемуся морю. Спокойно ступает в студеную воду. Шаг за шагом, заходит глубже. Бросается в пенящиеся волны. Мощными гребками продвигается все дальше. Стремительно удаляется.

Неужели совсем не чувствует холода? Или наоборот. Чувствует настолько много, что решил остудить пыл.

Провожаю взглядом смуглую мускулистую фигуру. Не могу перестать его разглядывать. Алчно. Порочно. Жадно. Вгрызаюсь глазами, ни на миг не отпускаю. Жажду каждую черту впитать.

И чем я лучше?

Не могу. Не хочу.

Завязывать. Прекращать. Начинать с чистого листа. Набело переписывать. Перечеркивать, выдирать прошлые страницы.

Все о нем. Про него. Для него. Одного. Единственного. Все слова. Все точки. Многоточия. Строчки. Скомканные черновики. Измятые, истерзанные листки.

Я не пишу. Не живу. О другом. На плоти моей. В крови. На костях. Везде. Лишь его имя выбито. Вырезано. Высечено. Бесчисленное количество раз.

— Алекс, — шепчу, закусываю губу. — Александр фон Вейганд. Барон Валленберг. Мой муж. Мой супруг. Мой…

Больно. Опять. Как каленым железом. Как кипятком. По жилам, по венам. Сочится, струится яд. Отрава. Гремучая смесь обиды, злобы и страха.

Поверить. По-настоящему.

Как?

Очертя голову. Вновь. Вниз. В бездну. В обрыв. В горячую лаву. В жерло вулкана. Сгорать дотла. Заново дарить себе шанс.

Зачем?

Опускаться все ниже и ниже. Познавать очередной круг ада. Предавать себя. Мечты. Идеалы. Плавиться в дьявольском пламени. Вечность.

Я сглатываю ком в горле, смахиваю непрошеные слезы, подавляю приступ истерики. Провожу ладонями по гальке, собираю мелкие камни. Перекатываю между пальцами. Постепенно выдыхаю, обретаю покой. Продолжаю импровизированную медитацию.

Я успокаиваюсь. Слегка. Чуть-чуть.

Ну, ладно. Возможно, через несколько лет опять сумею довериться. Открыться, отдаться, покорно раскинуться перед фон Вейгандом. И принять его. Как море.

Усмехаюсь.

Полынь горчит на кончике языка. Однако это вовсе не повод сдаваться. Еще поборемся, еще поглядим, кто кого.

В голове рождается забавная шутка. Но я забываю ее. Практически сразу. Смотрю вдаль. И будто удар под дых получаю.

Где он?

Сдвигаю брови. Хмурюсь. Вглядываюсь. Внимательно изучаю водную гладь. Исследую каждый фрагмент.

Ничего.

Я…

Я не вижу его.

Поднимается ветер. Злобный. Неистовый. Свирепый. Хлещет по щекам. Волосы рвет. Волны беснуются. Бесчинствуют. Оглушают мощными ударами о берег. Впечатление, точно даже солнце не светит. Теряет цвет.

Я подскакиваю.

Накидку срывает с плеч. Льняное платье скорбно трещит по швам. Бешеные воздушные вихри готовы к чертям всю одежду сорвать.

Плевать.

Кусаю губы до крови. Сжимаю кулаки до судорожного спазма. Не ощущаю собственных ног. Не чувствую никакой почвы, никакой опоры под заледеневшими ступнями. Колени предательски слабеют.

Что за бред здесь творится?

Где он?!

Это шутка. Просто розыгрыш. Издевка. Уловка. Пункт в заранее проработанном плане подчинения и порабощения. Тщательно выверенный шаг. Хитрый ход.

Нет, нет, нет.

Чушь. Реально чепуха. Ерунда какая-то.

Я не вижу его. Ни упрямого бритого черепа. Ни мускулистых рук, уверенно рассекающих морские просторы. Ничего. Ни единого намека на родную фигуру.

Воды бурлят. Буйствуют. Безумствуют. Волны зловеще шипят, врезаясь в усыпанный галькой берег. Хищно смыкают пенистые зубья на скалах. Мрачнеют. Темнеют.

Восходящее солнце застилают густые тучи. Рассвет перестает пламенеть. Яркие лучи больше не в силах никого согреть.

Господи. Боже мой.

Черт. Дьявол.

— Алекс! — кричу я, складывая ладони вокруг рта, чтобы сделать звук громче. — Алекс! Алекс!

Не различаю собственный голос. Либо сил не достает разораться как следует, либо ветер чересчур громко воет. Начинается штормовая буря.

— Алекс! — закашливаюсь, однако продолжаю отчаянно вопить, уперто игнорирую медный привкус: — Алекс!