Белое дело в России. 1920–1922 гг. - Василий Цветков

Поход Пепеляева целесообразнее считать не окончанием гражданской войны как таковой, а самостоятельной военной операцией, опиравшейся на определенную, хотя и недостаточную для Якутии, базу легитимной поддержки в форме различных «народных съездов». Это в заметной степени было локальное антибольшевистское повстанчество, вспышки которого продолжались и позднее, на протяжении 1920—1930-х гг. Тем не менее и «двойная» дата окончания гражданской войны в России – 1922/1923 гг. – вполне правомерна. Ведь вполне справедливо считать, что в 1923 г. движущей – военной силой были не одни лишь местные повстанцы (как это имело место в большинстве восстаний в России на протяжении 1921–1922 гг.). Это были военнослужащие бывших белых армий. Кроме этого, официально утвержденный Правителем Приамурского Земского Края генералом Дитерихсом статус Дружины, ее определение как части Земской Рати, вполне закономерно означали преемственность продолжения и развития боевых действий от уже разгромленного белого Приморья. Это также могло означать и продолжение гражданской войны в России, на Дальнем Востоке, в Восточной Сибири.

Что же касается вопроса, считать или нет действия белоповстанцев в Якутии продолжением именно Белого движения, то здесь нужно учесть, что из наиболее характерных признаков Белого дела (подробно рассматриваемых в первой книге монографии) в действиях Дружины довольно четко прослеживался фактор приоритета военных властей над гражданскими, хотя полностью игнорировать полномочия местного самоуправления было, конечно, невозможно.

В остальном же действия Дружины и тот политический «фон», который формировался вокруг нее (включая отмеченные в предыдущем разделе заявления сибирских областников во Владивостоке и в Японии), гораздо более подходили под определение антибольшевистского, а не Белого движения.

Но последний этап в истории Гражданской войны все же сохраняет в себе немало неразрешенных до сих пор вопросов. Эта тематика нуждается в дальнейшем изучении. Не будет преувеличением считать Якутию ярким примером того, как могла бы эволюционировать белая государственность, объединяясь с антибольшевистским повстанчеством. Показательно, что Дитерихс, очевидно, не исключал возможности признания регионального самоуправления, областничества, с точки зрения территориального устройства, и возможностей сотрудничества с местным населением, особенно там, где еще не существовало традиций земства и не было достаточного числа православных приходов. Тем не менее для успешной реализации подобной альтернативы, разумеется, необходим был существенный военный успех: занятие крупного района, города, крупного порта, – а не переходы по тайге и горным хребтам.

Стал бы Якутский поход генерала Пепеляева в 1922–1923 гг. повторением Ледяного похода Добровольческой армии в 1918 г.? Стал бы лозунг «возрождения монархии», провозглашенный Дитерихсом в белом Приморье, объединяющим и для антибольшевистского и для Белого движений? Могла ли идея «Земского Собора» перерасти в идею возрождения «Народной Монархии»? Эти вопросы остаются открытыми. Военное поражение 1922–1923 гг. не позволило ни белым, ни антибольшевикам их разрешить…

Итоги и значение последнего периода политической истории Белого движения в России. Приморская государственность – ее специфика.

Наиболее характерная черта последнего периода российского Белого движения (1920–1922 гг.) – наличие отдельного «белого региона», существенно ограниченного для того, чтобы белые правительства могли заявлять о себе как о выразителях общероссийской власти, даже в ее преемственном отношении, что, например, мог бы сделать генерал Деникин, получивший от Колчака полномочия Верховного Правителя. Это стало главной причиной, почему на данных территориях белые структуры управления и их лидеры заявляли о себе как о носителях всего лишь краевой власти (Правитель и Правительство Юга России, Временное Приамурское Правительство, Правитель Российской Восточной окраины, Правитель Приамурского Земского Края).

Данное положение отличало и белый Север (где еще в начале 1920 г. предполагалось создание самостоятельной государственности, признаваемой даже на международном уровне), и, особенно, белую Таврию, и белое Приморье, руководители которого были весьма заинтересованы во внешнеполитическом, международном статусе (признание Францией Правительства Юга России, отправка делегации Приамурского правительства на Вашингтонскую конференцию).

Но в то же время занятые белыми правительствами «окраины бывшей Империи» рассматривались в политических программах и официальных заявлениях белых властей как достаточные «основания» будущей общероссийской государственности. Действовавшие здесь государственные органы рассматривались, как полноправные и достаточно легитимные для того, чтобы выражать интересы местного населения и тех, кто вместе с белыми армиями (в их рядах или в тылу) оказался на этих территориях. С другой стороны, органы белой власти в 1920–1922 гг., в их политико-правовом контексте, расценивались в качестве первичных элементов будущих всероссийских органов управления (особенно явно это выражено в декларациях Приамурского Земского Собора).

Отдельная территория и отдельная, самостоятельная государственность, которая может стать базой для будущей «Белой России» – вот политический лейтмотив, характерный для «последних могикан» Белого движения, отнюдь не намеренных «примиряться» с советской властью и убежденных в том, что факт военного поражения отнюдь не означает для них политического и, тем более, духовного поражения.

Для укрепления внутриполитического положения белых окраин неизбежным становилось проведение не просто востребованных и необходимых реформ (обусловленных социально-экономическими и социально-политическими факторами), но реформ популярных, способных усилить степень легитимности белых режимов. В этом отношении показательно провозглашение земельной реформы Правителем Юга России генералом Врангелем и проведение выборов в Народное Собрание и Земский Собор в Приморье. Очевидно, что «дожидаться созыва Национального Собрания» становилось уже нереальным и «предрешение» (хотя бы частичное) преобразований, обозначенных в политических программах 1918–1919 гг., являлось неизбежным.

Один из основных принципов Белого движения стал ослабевать в новых условиях: безусловный приоритет военной власти над гражданской рассматривался уже не так категорично. «Положение о полевом управлении», активно применявшееся в 1918–1919 гг., в последний период использовалось все реже. И Деникин (согласившийся в марте 1920 г. на создание Южно-русской власти, в которой он сохранял за собой только полномочия командующего войсками), и генерал Миллер (признавший необходимость совместной работы исполнительной власти с Земским Совещанием), и атаман Семенов (активно сотрудничавший с Краевым Народным Собранием), – все они уже не могли исходить из сугубо диктаторских принципов управления. Характерным признаком перемен политического курса стало проведение выборов (на основах «четыреххвостки») в Приамурское Народное Собрание в 1921 г. Даже действия самостоятельных воинских единиц (Азиатская дивизия барона Унгерна, Сибирская Добровольческая Дружина генерала Пепеляева) сопровождались стремлением опираться на местные представительные собрания (народные съезды, повстанческие округа и др.).