Вивальди - Вирджилио Боккарди

Наконец-то начался спуск по дороге, которая сплошь состояла из глубоких колдобин, размытых горными ручьями участков и непролазной грязи, когда часто приходилось выходить из экипажа, чтобы лошади, понукаемые возницей, могли сдвинуть карету с места. Ему припомнились дороги Святейшей республики Венеция, по которым худо-бедно можно было передвигаться при любой погоде и в любое время года.

После Витербо началась «римская земля», как об этом гордо заявил молодой сосед, явный римлянин по выговору. Через запылённые слюдяные оконца взору предстала на фоне невысоких гор унылая равнина, казавшаяся пустынной. Ни птиц, ни людей, и лишь вдали на вершине холма покажется какая-то хижина или отара овец с одиноко стоящим у дороги закутанным в овечью шкуру пастухом с посохом. Издали пастуха можно было принять за изваяние, настолько выразительна была его колоритная фигура. А чуть далее на голой земле белеют разбросанные мраморные плиты древних захоронений и впечатляющие руины античного акведука, по которому когда-то живительная влага горных источников доставлялась в Вечный город.

Глядя на пустынную картину, Вивальди невольно задумался: ведь здесь веками жил народ высочайшей культуры, была великая цивилизация, а ныне пустота и порождающее уныние и тоску безлюдье. Словно угадав ход его мыслей, молодой римлянин заметил:

— Тех людей сгубила малярия. Но по весне жизнь снова оживает в этих краях, и поверьте, вся долина чудесным образом преображается, покрываясь ярким разноцветьем.

В лучах заходящего солнца засверкали воды Тибра, петляющего по равнине среди плакучих ив. Навеянное безлюдьем состояние подавленности и тоски тут же оставило Вивальди. От предчувствия долгожданной встречи с Вечным городом в голове неожиданно возникла радостная мелодия в темпе Allegro con brio, которую не было даже времени записать на клочке бумаги. Вскоре колёса кареты застучали по античным камням моста Мильвио. Наконец он в Риме, позади 420 миль нелёгкого пути. На фоне неба, освещённого лучами заката, замаячил величественный купол собора Святого Петра.

Трясясь в почтовой карете, Вивальди возлагал большие надежды на рекомендательное письмо к принцессе Боргезе. И действительно, как по мановению волшебной палочки, перед ним открылись двери в римские музыкальные салоны и дворцы аристократии, где ему был оказан самый радушный приём. Он никак не мог предполагать, что в папском городе его имя пользуется такой известностью. При встрече многие не скрывали своего восхищения оперой «Тит Манлий», поставленной на сцене театра Делла Паче, и особенно хвалили третий акт. Ему лестно было это слышать, так как к двум первым актам приложили руку два местных музыканта, выступивших также в роли импресарио.

В первые дни пребывания он всё ждал, что после нанесённых визитов появится какое-то конкретное предложение, а пока предпочёл покататься в пролётке по Риму и познакомиться поближе с его античными памятниками. К счастью, зима выдалась мягкая и стояли солнечные дни. Правда, дороги в городе мало чем отличались от тех, по которым пришлось ещё недавно колесить. Те же рытвины, колдобины, лужи и грязь. К тому же всюду беспорядочная езда, когда экипажи, повозки и тележки никак не могут разъехаться на улицах, запруженных прохожими, торговцами и нищими. Его удивило, что даже на Форуме среди колонн и изваяний римских императоров пасутся овцы, а кое-где устроена городская свалка. Рядом с великолепными дворцами ютятся обшарпанные домишки бедноты, а дровяные и сенные склады встречаются вперемежку с античными руинами и церквями. Сразу после заката Рим погружается в кромешную темноту, и тогда приходится спешно возвращаться в свою гостиницу в двух шагах от порта на Тибре. Римляне называют этот район Рипетта, где одна из площадей украшена египетским обелиском, величественной мраморной лестницей и фонтанами. Недавно, как ему рассказали знакомые, лестница и фонтаны были отреставрированы по указанию папы.

В городе с засильем в нём прелатов и монахов Вивальди, облаченному в сутану священника, было гораздо легче проникнуть в интересующую его среду, нежели в партикулярном платье, и оно не вынималось пока из баула. Он не переставал удивляться самому себе. Ещё недавно вопреки советам своего практичного отца он отказывался посещать высший свет Венеции. Теперь же былая робость им вконец преодолена, но он во всём оставался верен девизу «следовать за Богом».

В поле его зрения, безусловно, были театры. Их здесь оказалось меньше, чем в Венеции, и фасады выглядели столь же скромно и невзрачно, как и венецианские, никак не предваряя пышного убранства театральных залов с тяжёлым занавесом, бархатной обивкой кресел, лепниной и позолотой лож и красивыми светильниками из лучшего хрусталя. Почти все они называются по имени их владельцев. Театры Альберт и Тординона с ужасными лестницами и узкими коридорами. Театр Делла Паче, где был дан его «Тит Манлий», такой же уютный и небольшой, как Сант’Анджело. Значительно больше был другой театр, основанный кардиналом Пьетро Оттобони, литератором и меценатом, одним из попечителей академии Санта-Чечилия. В своё время, когда кардинал жил в Венеции в квартале Каннареджо, рыжий священник пару раз побывал у него со скрипкой. Ему запомнилось, что кардинал водил дружбу с Корелли, который давал концерты в его римском дворце.

На одном из приёмов Вивальди познакомился с аристократом Федерико Альвери Капраника, пригласившим посетить его театр близ церкви Санта-Мария ин Акуиро. Театр, напоминающий в плане букву «U», был встроен в старинный дворец, принадлежащий роду Капраника. В нём расположились шестьдесят две ложи, богато декорированные лепниной. Над внутренним убранством зала и освещением поработал известный архитектор Филиппо Ювара. Хозяин театра тут же предложил Вивальди написать оперу и увертюру для римского карнавала.

Среди взятых с собой из дома пяти либретто, зачитанных им в дороге до дыр, Вивальди выбрал «Геракл на Термодонте» венецианского поэта второй половины прошлого века Джакомо Буссани. Чтобы ублажить избалованную римскую публику, которой нравятся частые смены декораций, о чём его предупредил Алессандро Марчелло перед отъездом, он остановился на «Геракле» с десятью различными сценами действия. Например, первый акт эффектно начинается с приплытия по реке Термодонт армады военных кораблей и высадки греческого десанта. Действие развёртывается на фоне девственного леса. Зная о строгости цензуры в папском Риме, Вивальди делает приписку к партитуре: «Встречающиеся в тексте слова „идол“, „рок“, „обольщение“ и т. д. используются в поэтическом смысле и никоим образом не отражают истинных чувств того, кто живёт как ревностный католик». Вскоре опера была закончена, но конечно же не за пять дней, как «Тит Манлий».

Вивальди писал её на подъёме, вызванном радостным ощущением того, что наконец-то состоялась столь долгожданная встреча с Римом. Оформление спектакля полностью взял на себя сам театр. Но перед автором неожиданно возникли трудности с женскими партиями. В отличие от Венеции в папском Риме доступ на сцену женщинам-певицам строго настрого заказан, а посему пришлось заручиться согласием исполнить партию Антиопы оказавшегося, к счастью, не занятым в других спектаклях баловня римской публики Фарфаллино. Чтобы сделать приятное своему покровителю принцу Филиппу Дармштадтскому, из Мантуи был выписан известный тамошний кастрат Пиначчи.