Путь на Амальтею. Стажеры - Борис Стругацкий

– Что верно, то верно, – сказал Жилин. – Уж кого-кого, а капитана Варшавского я отличу от кого угодно. Как это он выражается? «Динозавры, прохвосты, тунеядцы несчастные».

– Нет, извини, Ванюша, – с достоинством сказал Михаил Антонович, – мне он ничего подобного не говорил. Вежливейший и культурнейший человек.

– Скажите, Михаил Антонович, – сказал Жилин, – а что будет написано про меня?

Михаил Антонович растерялся. Жилин отвернулся от приборов и с интересом на него смотрел.

– Я, Ванюша, не собирался… – Михаил Антонович вдруг оживился. – А ведь это мысль, мальчики! Правда, я напишу главу. Это будет заключительная глава. Я ее так и назову: «Мой последний рейс». Нет, «мой» – это как-то нескромно. Просто: «Последний рейс». И там я напишу, как мы сейчас все летим вместе, и Алеша, и Володя, и вы, мальчики. Да, это хорошая идея – «Последний рейс».

И Михаил Антонович снова обратился к мемуарам.

Успешно завершив очередную настройку недублированного фазоциклёра, Жилин пригласил Юру спуститься в машинные недра корабля – к основанию фотореактора. У основания фотореактора оказалось холодно и неуютно. Жилин неторопливо принялся за свой каждодневный «чек-ап»[6]. Юра медленно шел за ним, засунув руки глубоко в карманы, стараясь не касаться покрытых инеем поверхностей.

– Здорово это все-таки, – сказал он с завистью.

– Что именно? – спросил Жилин.

Он со звоном откидывал и снова захлопывал какие-то крышки, отодвигал полупрозрачные заслонки, за которыми каббалистически мерцала путаница печатных схем, включал маленькие экраны, на которых тотчас возникали яркие точки импульсов, прыгающие по координатной сетке, запускал крепкие ловкие пальцы во что-то невообразимо сложное, многоцветное, вспыхивающее, и делал он все это небрежно, легко, не задумываясь и до того ладно и вкусно, что Юре захотелось сейчас же сменить специальность и вот так же непринужденно повелевать поражающим воображение гигантским организмом фотонного чуда.

– У меня слюнки текут, – сказал Юра.

Жилин засмеялся.

– Правда, – сказал Юра. – Не знаю, для вас это все, конечно, привычно и буднично, может быть, даже надоело, но это все равно здорово. Я люблю, когда большой и сложный механизм – и рядом один человек… повелитель. Это здорово, когда человек – повелитель.

Жилин чем-то щелкнул, и на шершавой серой стене радугой загорелись сразу шесть экранов.

– Человек уже давно такой повелитель, – сказал он, внимательно разглядывая экраны.

– Вы, наверное, гордитесь, что вы такой…

Жилин выключил экраны.

– Пожалуй, – сказал он. – Радуюсь, горжусь и прочее. – Он двинулся дальше вдоль заиндевевших пультов. – Я, Юрочка, уже десять лет хожу в повелителях, – сказал он с какой-то странной интонацией.

– И вам… – Юра хотел сказать «надоело», но промолчал.

Жилин задумчиво отвинчивал тяжелую крышку.

– Главное! – сказал он вдруг. – Во всякой жизни, как и во всяком деле, главное – это определить главное. – Он посмотрел на Юру. – Не будем сегодня говорить об этом, а?

Юра молча кивнул. «Ой-ёй-ёй, – подумал он. – Неужели Ивану надоело? Это, наверное, ужасно плохо, когда десять лет занимаешься любимым делом и вдруг оказывается, что ты это дело разлюбил. Вот тошно, наверное! Но что-то непохоже, чтобы Ивану было тошно…»

Он огляделся и сказал, чтобы переменить тему:

– Здесь должны водиться привидения…

– Чш-ш-ш! – сказал Жилин с испугом и тоже огляделся по сторонам. – Их здесь полным-полно. Вот тут, – он указал в темный проход между двумя панелями, – я нашел… только не говори никому… детский чепчик!

Юра засмеялся.

– Тебе следует знать, – продолжал Жилин, – что наш «Тахмасиб» – весьма старый корабль. Он побывал на многих планетах, и на каждой планете на него грузились местные привидения. Целыми дивизиями. Они, бедняжки, думали, что «Тахмасиб» останется на их земле, и теперь они очень тоскуют по родимым кладбищам, и по ночам, когда даже вахтенный спит в рубке, они устраивают диспуты на тему: какое кладбище лучше – из кристаллического аммиака или из мелкодробленого камня. Они таскаются по кораблю, стонут, ноют, набиваются в приборы, нарушают работу фазоциклёра… Им, видишь ли, очень досаждают призраки бактерий, убитых во время дезинфекций! Однажды, когда мне показалось, что они особенно сильно расчихались, я вышел в коридор и предложил им фау-пенициллина. Но – увы! – это оказался Михаил Антонович… И никак от них не избавиться.

– Их надо святой водой.

– Пробовал. – Жилин махнул рукой, открыл большой люк и погрузился в него верхней частью туловища. – Все пробовал, – гулко сказал он из люка. – И простой святой водой, и дейтериевой, и тритиевой. Никакого впечатления. Но я придумал, как избавиться. – Он вылез из люка, захлопнул крышку и посмотрел на Юру серьезными глазами. – Надо проскочить на «Тахмасибе» сквозь Солнце. Ты понимаешь? Не было еще случая, чтобы привидение выдержало температуру термоядерной реакции. Кроме шуток, ты серьезно не слыхал о моем проекте сквозьсолнечного корабля?

Юра помотал головой. Ему никогда не удавалось определить тот момент, когда Жилин переставал шутить и начинал говорить серьезно.

– Странно, что ты не слыхал о нем. Эта идея получила большой резонанс.

– Но ведь внутри Солнца температуры достигают десятков миллионов градусов, – нерешительно сказал Юра.

– Значит? – сказал Жилин.

– Значит, корабль испарится.

– Правильно! Значит?

– Не знаю, – сказал Юра.

Жилин посмотрел на него с сожалением.

– А ведь это так просто, – сказал он. – Значит, надо проскочить через Солнце очень быстро, а на выходе поставить охладители – скажем, гигантские брандспойты. Пойдем наверх, я расскажу тебе подробнее, как это делается.

Наверху, однако, Юру поймал Быков.

– Стажер Бородин, – сказал он, – ступайте за мной.

Юра горестно вздохнул и поглядел на Жилина. Жилин едва заметно развел руками. Быков привел Юру в кают-компанию и усадил за стол напротив Юрковского. Предстояло самое неприятное: два часа принудительных занятий физикой металлов. Быков рассудил, что время перелета стажер должен использовать рационально, и с первого же дня усадил Юру за теоретические вопросы сварочного дела. Честно говоря, это было не так уж неинтересно, но Юру угнетала мысль, что его, опытного рабочего, заставляют заниматься, как школяра. Сопротивляться он не смел, но занимался с большой прохладцей.

Гораздо интереснее было смотреть и слушать, как работает Юрковский.

Быков вернулся в свое кресло, несколько минут смотрел, как Юра нехотя листает страницы книги, а затем развернул очередную газету. Юрковский вдруг перестал шуметь электромашинкой и повернулся к Быкову.