Веселая вдовушка - Хейвуд Смит

— И меня вера поддерживала в самые трудные времена. Я рада, что у нас с вами есть нечто общее.

— Нечто общее? — с удивлением переспросила Элизабет. — Вы же протестантка?

— Да, это так, но у нашего господа, Элизабет, много виноградников. Вы были рождены, чтобы возделывать один из них, а я — другой. Тем не менее мы служим одному богу. И этого с меня вполне достаточно. — Виконтесса протянула руки к жаркому огню. — Надеюсь, вы не сочтёте, что я лезу не в своё дело, но мне бы хотелось, чтобы вы по утрам брали уроки латыни. — Виконтесса одарила Элизабет странным, но весьма выразительным взглядом. — Полагаю, вы привыкли вставать рано.

Поражённая таким предложением, Элизабет всё же кивнула.

— Разумеется, леди Кэтрин. Я встаю ещё до восхода, чтобы прочесть утреннюю молитву, но…

— Вот и отлично! Вашего учителя зовут Стивен Уолкокс — это довольно забавный тип. Вообще-то он коновал и кузнец, но великолепно образован и у него в здешнем селении много друзей. Мне почему-то кажется, что у вас с ним много общего. — Леди Кэтрин улыбнулась своей мягкой улыбкой, от которой все её лицо словно светилось изнутри. — Лучше всего вам заниматься в часовне — если это, конечно, вас устроит.

Уроки латыни от коновала? Да ещё на рассвете, в часовне? Все это на первый взгляд было бессмысленно, но Элизабет не желала расстраивать хозяйку отказом.

— Как прикажете, леди Кэтрин.

— Можете начать уже с завтрашнего утра. Заметив, что Элизабет пришла в смятение, леди Кэтрин придвинулась ещё ближе и прошептала:

— Ходят слухи, что Стивен — католический священник, но я, конечно же, не придаю им значения, — тут леди Кэтрин подмигнула Элизабет, — тем более хорошего коновала сейчас так трудно найти. Так что мне бы очень не хотелось, чтобы с нашим Стивеном произошла какая-нибудь неприятность.

Элизабет не верила собственным ушам.

Что же это получается? Леди Кэтрин собирается пригласить к себе в поместье католического священника? И эти странные занятия латинским языком по утрам?… Тут Элизабет наконец осенило. Уолкокс вовсе не собирается обучать её латыни, он будет служить утреннюю мессу! Мать Гэррэта так ловко все устроила, что никто из слуг об этом в жизни не догадается. А если кто и подслушает мессу — всегда можно сказать, что это всего-навсего урок латыни.

Элизабет заранее полагала, что семья протестантов отнесётся враждебно к ней, католичке. И никак не была готова к такому проявлению душевной щедрости.

— Я… я даже не знаю, что сказать. Вы так добры… — Элизабет с трудом сдерживала слёзы. — Спасибо вам, леди Кэтрин…

Интересно, знает ли об этом Крейтон?

— Я счастлива, что сумела вас хоть чем-нибудь порадовать. Что ж, теперь я вас покину, примите ванну, отдохните…

Она встала и направилась к двери, но на полпути она, однако, остановилась.

— Господи, чуть не забыла самое главное!

И леди Кэтрин сняла две длинные нитки отборного жемчуга, украшавшие её причёску.

— Нагнитесь чуточку, моя дорогая. Этот жемчуг теперь ваш. Он всегда принадлежал хозяйке Чествика.

Элизабет покорно склонила голову — и бесценный жемчуг коснулся её волос. Потом она выпрямилась и замерла, не в силах отыскать слова благодарности.

— Вот и все, — мягко сказала леди Кэтрин. — Изумительно! Как этот жемчуг к лицу вам, дитя моё!

Тёмные глаза её увлажнились.

— Свекровь подарила мне этот жемчуг, когда я выходила замуж за отца Гэррэта. Прадедушка Гэррэта был морским капитаном и составил себе состояние на Востоке, что позволило ему вернуться домой и жениться. Он и привёз с собой этот жемчуг. — Леди Кэтрин улыбнулась. — Старик уверял, что за каждой жемчужиной нырял чуть ли не на дно Южного моря, но ему, признаться, почти никто не верил… Тем не менее, — тут леди Кэтрин бережно коснулась жемчуга, — это был как-никак дар любви… И вот теперь я передаю его вам — как жене Гэррэта.

— Леди Кэтрин, — сдавленно начала Элизабет, но славная женщина отмахнулась.

— Полно, милая, всё это пустяки. Я совсем вас заговорила, а вам пора принимать ванну. Я, пожалуй, пойду… И прослежу за тем, чтобы вас не беспокоили, — на губах леди Кэтрин появилась хитрая улыбка, — даже если сюда попытается прошмыгнуть Гэррэт. Нам, женщинам, иногда нужно побыть в одиночестве.

С этими словами она неслышно выплыла за дверь.

Полчаса спустя Гэррэт тихонько отворил дверь в господские покои и вошёл, неслышно ступая босыми ногами по ковру. Вошёл — и замер. В кресле перед камином, закрыв глаза, раскинулась Бесс в одной только тонкой рубашке. Золотистые волосы волной ниспадали с её плеч, и Луэлла расчёсывала их костяным гребнем. Под тончайшей тканью просвечивали розовые соски и соблазнительные очертания зрелого женского тела. Зато синяки и ссадины в мягком полумраке спальни были почти неразличимы.

Элизабет отдыхала и поэтому, наверное, казалась совсем беззащитной. И ещё — она была красива. Ошеломляюще красива. Плоть Гэррэта мгновенно охватил томительный жар желания.

В этот миг его заметила Луэлла и замерла с гребнем в руке.

— Почему ты остановилась? — невнятно пробормотала Бесс. Потом открыла глаза и увидела Гэррэта.

Боже, как она была хороша! Элизабет вскочила, обхватила себя руками за плечи.

— Подай мне халат, Луэлла!

— Слушаю, миледи, — служанка бросилась к лежавшему на кровати халату.

Гэррэт ловко перехватил её, отнял халат.

— Я справлюсь сам, Луэлла. Оставь нас теперь.

Служанка заколебалась, разрываясь между преданностью хозяину и долгом перед новой хозяйкой Чествика. Впрочем, стоило Гэррэту властно глянуть на неё — и служанка, пятясь, торопливо вышла.

Элизабет с Гэррэтом наконец-то остались наедине. Гэррэт швырнул халат в гардеробную и захлопнул дверь.

— Прошу простить меня, сэр, — надменно сказала Бесс, — но сейчас мне хотелось бы улечься спать.

— Так в чём же дело? — с ухмылкой осведомился Крейтон. — Я не собираюсь тебе мешать. — Он подошёл так близко, что чувствовал кожей тепло её нежного тела. — Бог мой, Бесс, как чудесно пахнет твоя кожа.

Дрожь охватила Элизабет от этих жарких слов, и она отвернулась, пытаясь укрыться от чересчур откровенного мужского взгляда. И поспешно метнулась к постели, где лежал ворох платьев, принесённых Мэри.

Элизабет выбрала платье из муслина с длинными рукавами и высоким рифлёным воротником. Ей хотелось надёжнее укрыть себя от пронизывающего взора Гэррэта.

— Уж если вы решили нарушить моё одиночество, сэр, то не мешайте мне, по крайней мере, одеться и прежде всего отвернитесь.

На губах Крейтона заиграла знаменитая ухмылка.

— Ни за что не отвернусь, пока ты не назовёшь меня Гэррэтом.

— Пожалуйста, Гэррэт, отвернись!