Выпитое солнце - Мария Валерьева

– Я хотела уйти, уйти навсегда, понимаешь? У меня была веревка, было все, – прошептала она и закрыла глаза. – Я стояла у табуретки и думала не только о себе, но и о нем. Мне даже думать о нем противно, я будто в грязи купаюсь каждый раз, когда его вижу. Я его ненавидела так сильно, что представила, будто в нем нет ничего, что можно было бы ненавидеть. Что все только во мне, понимаешь? Я думала, что только так отмоюсь от него, что только так он отстанет.

Арсений сжал ее пальцы.

– Я все думала, неужели нет такой любви, в которой ты ничего другому не должен? Вот такой, понимаешь, в которой люди по шестьдесят лет живут. Она ведь есть, но не для меня.

Арсений улыбнулся.

– Люди иногда ошибаются. Если у тебя такие неудачные кавалеры, не значит, что тебя никто никогда не полюбит.

– Понимаешь, мы вот иногда смотрим на одиноких стариков и думаем: нет, это точно не про меня, со мной такого не случится. Но почему? Почему именно ты должен избежать такого исхода? Кто пообещал тебе, что в твоей жизни все будет хорошо? Может, та одинокая старушка, которая смотрит телевизор в зале и сидит на лавочке до полуночи, пока зубы не начнут стучать, – не ты, а кто-то другой? Почему каждый думает, что именно ему уготовлено счастье?

– Потому что тебе оно точно уготовлено, понимаешь?

– А ты откуда все знаешь? – прохрипела Октябрина, но на мгновение почувствовала, что в груди все-таки потеплело. – Ты всегда говоришь так, будто все на свете знаешь. Но мы ведь не можем знать даже про себя, как можем думать о других?

Арсений долго на нее глядел. Улыбался, но не ей, а себе.

– Про тебя я точно знаю. Просто поверь мне.

Октябрина его словам очень хотела поверить, но не смогла. Еще немного она попыталась просидеть с одухотворенным выражением лица, но вскоре уголки губ повисли, на лице снова появилось то печальное выражение, с которым она пришла к Арсению в дом.

Радости Арсения хватило на пару минут дольше Октябрины. Он смотрел на нее, но словно сквозь нее и видел все ее мысли. Октябрина под его изучающим взглядом поежилась.

– Даже если наш корабль и идет ко дну, в чем я больше чем уверен, потому что каждый корабль рано или поздно тонет, мы еще успеем потанцевать на его палубе, – сказал Арсений ни с того, ни с сего. – Конец – это не выход, понимаешь? Это никогда не выход, я это на себе понял. Всегда есть что-то, ради чего жить.

– Я…

– Оставайся у меня. – Арсений поднялся. – Кровати пусты, я тебя не пущу в таком состоянии через весь город ехать одну.

– Да я проеду, что со мной сделают? – Октябрина попыталась улыбнуться.

– Я не смогу проводить тебя до дома. Тут неподалеку недавно девушку ограбили и избили. Ты видела новости?

– У меня красть нечего, – усмехнулась Октябрина. Во рту снова стало горько, словно ей собственные же слова были противны. – Ну попугают меня, ну стукнут. Ну все же.

Арсений смотрел на нее, покусывая губу изнутри. На лицо его темным пятном легла усталость.

– Пожалуйста, побереги себя сегодня и останься. Я сплю в другой комнате, на ночь дом закрою. Тебе нечего бояться.

– А если к нам заберутся воры?

Арсений улыбнулся, но вымученно.

– Я смогу их отпугнуть.

Ночь Октябрины была неспокойная. Старый дом хрипел, кашлял, скрипел половицами, хлопал ставней, а из комнаты Арсения не доносилось ни звука. Октябрина не слышала, как он вставал и ходил. Один раз в его комнате включился свет, но быстро потух. Сны Октябрине снились сумбурные, громкие. Ей казалось, что она кричала во сне, что-то говорила, может, даже наяву, а проснулась в слезах, рядом с сидевшим на краю ее кровати Арсением. На нем не было лица.

– Я что, кричала? – прошептала Октябрина, еще не до конца проснувшись.

Арсений был бледен, кровь отступила от его лица, шею, рук, вся попряталась. Он был похож на бестелесного призрака.

– Ты говорила во сне, – загробным голосом проговорил Арсений.

Сон как рукой сняло. Таким голос Арсения Октябрина еще не слышала.

Во сне ей виделась компания друзей Арсения. Все они, от мала до велика, собрались вокруг нее и убеждали, что она ничего не стоит, что делать ей в компании нечего. А Октябрина, кажется, соглашалась и даже говорила, что уйдет навсегда, уйдет ото всех, чтобы ни один человек ее в жизни не видел. Октябрину пронзил страх. Неужели она снова говорила во сне о том, как хочет со всем покончить?

– Ты еще сомневаешься? – Он, казалось, улыбнулся, но лицо его почти не изменилось. Он поднялся, подал ей руку. – Встань к двери. Встань, да, в моем проеме.

– Зачем?

– Встань. Только прими какую-то красивую позу. Представь, что ты фигурка на полке.

Октябрина поднялась с кровати, на ватных ногах проскрипела к двери и остановилась. Комната Арсения была чистая, маленькая и почти без вещей. Пара фотографий на стенах, но разглядеть, кто изображен, не вышло – слишком далеко. Сухие цветы в вазе, маленький комод для вещей, рюкзак у входа. На полу нет ковра, на потолке нет люстры.

– Я совсем другой твою комнату представляла, – сказала Октябрина, обернулась и – застыла.

Дуло смотрит между глаз Октябрины. Черное дуло пистолета. Дыра – космическая чернота, но если пальцы Арсения нажмут на курок, из черноты вылетит блестящая пуля. Блестящей она останется не дольше нескольких долей секунды.

Нажмет? Не нажмет?

Октябрина даже не могла отвечать на эти вопросы. Вопросов не было в ее голове. В ее голове не было совсем ничего.

Почему, почему так? Неужели все всегда должно кончаться именно смертью, особенно когда от мыслей о ней отказались? Перед глазами за пару секунд пролетели самые счастливые события в жизни, и многие из них были с Арсением.

Октябрина хотела закричать, упасть, спрятаться, хотя бы двинуться в сторону, но она стояла. Это событие – не ее выбор. Тогда в дом она пришла сама, но сейчас… Сейчас она не предвидела этого, не готова. Это нажатие было бы не ее выбором. Дух Октябрины протестовал.

Белоснежный лик Арсения на фоне черного пистолета казался почти написанным на холсте. Свет из окна падал ему под ноги, белая рубаха его почти светилась, становилась новым солнцем.

– Ты же уже однажды пообещала мне следовать за мной, – прошептал Арсений и – опустил пистолет. – Ты обещала забыть эти мысли. Я показал тебе столько людей, выбравшихся на свет,