Три судьбы - Олег Юрьевич Рой

Патайю, кажется, свалил или куда-то в этом роде: хижина на берегу, растительное существование, назад, к природе.

– Его так сильно… повредили?

– Да нет, не особенно. Ну наркотой всякой обкололи изрядно, но медики сказали, он вроде в норме. А там кто поймет. То ли подсел с первого укола, то ли штаны обделанные забыть не смог. Ну, знаешь, как бывает: вроде в порядке человек, а на деле – только бы в уголок забиться и не отсвечивать.

– Тогда не понимаю. Ну если пальцы или уши ему не отрезали, почки не отбивали, ничего такого. Похитили, получили деньги, вернули человека. Занавес. Ты это к чему рассказал, Иван Никанорыч?

Тот запыхтел трубкой. В кабинете Геста курить не дозволялось, но это же Шухов! Сейчас ему даже трубка не доставляла удовольствия. Лицо начбеза было кислее лимона.

– К тому, что похищение – дело очень и очень непростое. Тут проколоться – раз плюнуть. Тем более, если похищенный не в виде обгоревшего трупа вернулся, а живым. Даже если он не соображал ничего, все равно мог запомнить, где его держали, с кем-то он контактировал…

– Почему же Бонд этого парня в живых оставил, если столько сложностей?

– А сам-то как думаешь?

Может, в криминальных тонкостях Гест и не очень шарил, но в целом соображал быстро.

– Планирует повторить? А то похищение – типа портфолио? Рекламная листовка: заплатите, и ваше сокровище вернется к вам невредимым.

– Что-то в этом роде. Весьма вероятно. Ну и грех не использовать работающую схему. Раз уж все продумано до мельчайших мелочей. И не только продумано, но в реале отработано. Вот, к примеру, такая деталь: парень, когда его нашли, был завернут в икеевское покрывало. Причем почти новое, их недавно в продажу пустили. Казалось бы – вот оно. Ну отследили все купленные покрывала по чекам и камерам – страшно подумать, сколько народу опросить пришлось, там еще и скидки были, как водится. И что в итоге? А в итоге одна бабуля пожаловалась, что покрывало, которое ей дочка подарила, какой-то обормот прямо с веревки украл. Оборвалась ниточка. И все прочее – аналогично. Нет, тупой такую операцию не спланирует и уж точно не реализует, где-нибудь да проколется.

– А может, у него… советник имеется? Или советники?

– Очень может быть. Так-то он предпочитает одноразовых исполнителей, но весьма вероятно, что рядом один-два, много три еще присутствуют. Полагаю, один, очень уж Бонд недоверчив. И – нет, в эту сторону уже пытались думать. У него – ну или у них – на лбу же не написано, что тут Бонд отметился. Живет себе где-нибудь скромный бухгалтер или научный сотрудник, каких миллион.

– Но такой персонаж даже не может насладиться получаемыми от Бонда гонорарами. В чем смысл?

– А это смотря какие гонорары. Представь тихого маленького педофила, который очень любит от маленьких мальчиков по кусочку отщипывать. Ясно, что деньги для такого – во вторую очередь важны, разве что для поездок на азиатские курорты, где можно беспрепятственно некоторые свои фантазии реализовать. Средство, не более. А мозги у психопатов бывают получше, чем у многих нормальных. Сдать же Бонда такой персонаж не то что не сдаст, ему даже в голову подобная идея не придет. Кто ж добровольно откажется от хлеба с маслом?

– Понятно. То есть вызвать Бонда на обсуждение условий, записать и отправить запись, кому надо, не выйдет?

– Ни в коем разе.

– Ну или заранее предупредить наркоконтроль, что так мол и так, пусть на горячем возьмут…

– Это тебя, Валентин Григорьич, на горячем возьмут, – усмехнулся Шухов, – а Бонд не при делах останется. Говорю же: хитрый он и скользкий. Осторожный то есть.

– Но сегодня-то он вполне откровенно беседовал. А если бы я в кармане на телефоне кнопку записи нажал? Так, на всякий случай.

– Пока бы ты понял, что разговор надо записать, пока бы разблокировал телефон – на ощупь! – пока бы добрался, на ощупь же, до нужной функции… весь разговор уже и закончился бы. Он с тобой, Валентин Григорьич, беседовал чуть больше полутора минут.

– Так мало?

– Это тебе со страху показалось, что долго. Я даже поближе подобраться не успел, чтобы хоть что-то услышать. Насколько я понимаю, он теперь, раз Якута не стало, хочет тебя по-своему нагнуть. Наркота? Раз ты на наркоконтроль надежды решил возложить.

Гест кивнул.

– Очень ему наши маршруты из Китая нравятся.

– Ну да, ну да, я так и думал. Афган рядом, по горам перебросить без проблем, а у тебя грузов много, и почти все объемные, а досматривают тебя вполглаза, потому что репутация…

– Он сказал, что мне всего-то чуть-чуть кое-какую логистику подправить придется, а он в долгу не останется. Представляешь, долю сулил! Меня даже Якут наркотой мазать не стал, а этот…

Шухов прищурился – словно в прицел всматривался.

– У… этого, насколько я понимаю, тут еще и личный интерес. Помнишь, как ты с ним в первый раз столкнулся?

Гест помнил, разумеется. Подвал, в котором предстояло восстановить библиотеку, явление Бонда с двумя «бойцами» в кожанках – и их отступление после вмешательства Якута.

– Ты у него из-под носа добычу увел.

– Да ладно, добычу! Там рядом таких же домов еще десятка два, на этом клин, что ли, сошелся?

– Может, и сошелся. Бонд ведь тогда ни в один из соседних домов не сунулся. И вряд ли потому, что Якута боялся. Ему, похоже, именно этот нужен был.

– Зачем?

– Скорее почему. Честно – не знаю. Например, именно в этом доме ему когда-то на мозоль наступили. И возможно, именно в библиотеке. Бонд ведь злопамятный.

Гесту вспомнилась сопроводившая прощальное «добро пожаловать» кривая усмешка. И еще почему-то – история Саввы про директора пионерлагеря.

– Месть – блюдо, которое подают холодным? Все-таки двадцать лет прошло.

– Скорее месть – блюдо, которое не портится со временем. А двадцать лет или всего год – как получится. Когда Бонд сел во второй раз, ему было шестнадцать, он тогда на одноклассницу свою глаз положил. Она, кстати, ему взаимностью не отвечала, но и не отталкивала, а так, типа в следующий раз, хи-хи, ха-ха. Девчонка. И вот откинулся наш Бонд – его так еще в школе прозвали, – а девочка-то замужем уже. Причем вот только что супругой стала. Он к ней явился чин-чином, с цветами: мол, что ты меня не дождалась, я прощаю, а теперь давай все исправим, великая любовь и все такое. А она ему: ты чего, белены объелся, я Венечку своего люблю и всегда любила, а ты все навыдумывал, и вообще