Обмен мирами - Игорь Минаков

– Ладно, по рукам, – сказал авантюрист.

– Деньги вперед, – потребовал проводник.

Бердо вновь покосился на яхтовладельца. Омал вытащил купюры с императорским портретом, отсчитал тысячу и протянул Старку. Проводник спрятал деньги. Поднялся.

– Выходим через пять часов, – сказал он. – Непромокаемые комбинезоны, плащи, запас консервов, оружие. Встречаемся здесь, у входа. Прощайте.

Старк повернулся и вышел из кабачка.

– Серьезный парень, – прокомментировал Уэйнбаум.

– А он нас не надует? – спросил Омал у авантюриста.

– Не беспокойся, Омал, – откликнулся тот. – Старк, конечно, редкостный пройдоха, но не мошенник.

– Хотелось бы верить, – буркнул Омал. – А с чего это ты решил идти с нами, Артур?

– Мистер Уэйнбаум будет присматривать за тобой, приятель, – ответствовал авантюрист. – А я за нашим проводником. На всякий случай.

Кроны лесных великанов смыкались так плотно, что в подлесок проникало сравнительно немного влаги. Поначалу путников это радовало. Не надо было тащиться по раскисшей глинистой почве – ведь трава на Венере не растет, – обходить обширные бурые лужи, опасаясь провалиться в трясину. Но вскоре выяснилось, что подножие огромных деревьев покрыто толстым слоем опавшей листвы, и в этом слое что-то непрерывно шебуршит и ползает.

Через несколько часов нервы у всех, кроме, пожалуй, проводника, были на взводе. Омал то и дело хватался за верный «Бретёр-116». Пару раз он сжигал устрашающего вида, но совершенно безобидных многоножек. И едва удержался, чтобы не выстрелить в мелкого, покрытого зеленовато-серой шерстью зверька, сиганувшего из лесной подстилки на морщинистый древесный ствол. И, как водится, в минуту настоящей опасности сплоховал.

Правда, опасность поначалу не выглядела опасной. Тусклый свет венерианского полдня почти не проникал сквозь листву, но тьмы в лесу не было. Стволы деревьев покрывали люминесцирующие микроорганизмы, отчего казалось, что идешь между мерцающих колонн исполинского собора. И хотя мерцание это позволяло не натыкаться на препятствия, на расстоянии десяти-пятнадцати шагов оно сливалось в белесую, слабо фосфоресцирующую полумглу. Тварь, которая выперла из-за ближайших деревьев, казалась сотканной из этой полумглы. Двигалась она бесшумно. Не двигалась даже, а просачивалась между стволами, охватывая маленький отряд с трех сторон. Ни глаз, ни пасти, ни морды, ни лап – белесое, бесшумное, пахнущее лесной прелью ничто.

Омал почти коснулся твари. И если бы не бдительность проводника, космическая яхта «Тувия» осталась бы без владельца. Джон Старк прыгнул вперед, рванул незадачливого психотуриста на себя. Атомик в его руке изрыгнул смертоносную плазму. Низкий, доходящий до инфразвука рев ударил по нервам путешественников. Запах прели сменился вонью обугленной органики. Ошеломленный и оглушенный яхтовладелец с ужасом и отвращением взирал, как корчатся в агонии бесформенные клубки студенистой плоти.

– Что это за мерзость?! – выкрикнул он плачущим голосом.

Старк сплюнул.

– Горгония, – сказал он. – Сухопутная медуза. Яд ее стрекательных клеток убивает мгновенно.

– Медуза, а ревет, – скептически хмыкнул Бердо.

– Представь, – отозвался проводник. – Плазма вызвала перегрев, и горгония попыталась себя проветрить, пропустив нагретый воздух через специальные отверстия в мантии.

– Ничего себе – проветрить, – проговорил Омал. – Я едва не оглох…

– Это как раз неудивительно, – вмешался в беседу старпом. – Меня другое удивляет: откуда у горгонии такая высокая степень адаптации к перегреву? Неужели она частенько имеет дело с плазменными зарядами?

– Нет, конечно, – сказал Старк, – но излюбленная добыча горгонии – ледяные кроты.

– Это еще что за дрянь? – брезгливо поморщился авантюрист.

– Кроты повышают температуру тела до такой степени, что прокладывают гигантские тоннели в Холодном барьере… Впрочем, господа, я вам нанимался в проводники, а не в лекторы. Пошли. До побережья осталось не больше мили.

И они двинулись дальше, старательно обходя останки сухопутной медузы, которая не справилась с температурой плазмы.

– А что такое Холодный барьер? – спросил Омал у старпома.

– Лето и зима на Венере длятся ровно по полгода, – пояснил темнокожий великан. – На линии терминатора массы теплого влажного воздуха дневной стороны встречаются с массами холодного воздуха ночной стороны. Образуется почти не тающий ледник, который и называют Холодным барьером. Венобль находится от него всего в нескольких десятках миль.

– Потому здесь так сыро?

– Да, поэтому, – ответил Уэйнбаум. – А зимой еще и холодно. И все-таки линия терминатора на Венере – самое благодатное место для жизни.

В подтверждение его слов раздались короткие резкие свистки. Что-то промелькнуло над головой Омала, так что он невольно присел и схватился за атомик.

– Не стреляйте! – крикнул Старк. – Это цвирки!

Омал понятия не имел, что такое цвирки, но атомик убрал обратно в кобуру. Между светящимися деревьями, как заполошные, носились крохотные крылатые существа. Птицы или животные, не разобрать. Посвист цвирков сливался в простенькую мелодию. Они словно бы приветствовали путешественников в своем царстве на опушке леса.

Деревья расступились. Белесое мерцание их стволов померкло в розовых лучах, льющихся из беспредельного туманно-алого простора впереди.

Ни комбинезоны из влагонепроницаемой ткани, ни плащи не могли дать того ощущения уюта и блаженного покоя, которое излучал обыкновенный костерок на морском берегу. Джон Старк велел собрать плавник – древесный мусор, выброшенный прибоем на узкую полоску пляжа. Омал и Уэйнбаум сделали это с удовольствием. Проводник поднес к кучке хвороста огонек атомной зажигалки, и вскоре веселое жаркое пламя заплясало на выбеленных морской солью корнях и ветках. Греться у костра и не перекусить – нонсенс. Из рюкзаков были немедленно извлечены консервы, хлеб в вакуумной упаковке, фляги с мадерой из запасов «Тувии». Путешественники алчно накинулись на еду и выпивку.

Омал отхлебнул из фляги. Терпкая влага горячим комочком прокатилась по пищеводу.

В нескольких шагах на устилавшие пляж мелкие ракушки опустилась стайка цвирков. Теперь Омал мог без труда разглядеть их. Цвирки оказались не птицами, а крохотными, в палец величиной, крылатыми ящерами. Они смешно вспархивали, косились змеиными глазками на людей и пронзительно посвистывали. Омал кинул в них кусочком хлеба. Цвирки бросились врассыпную, оглушив разбойничьим свистом. Через несколько мгновений успокоились, стали присматриваться к белому неподвижному предмету, который поначалу их так напугал. Потом короткими прыжками приблизились. Самый отчаянный цвирок клюнул хлеб острозубой вытянутой мордочкой. Замер по-рептильи, потом мгновенно схватил кусочек и запрыгал по ракушечнику, молотя по воздуху перепончатыми крыльями. Вся стайка рванула за ним.