Сахара — не только песок - Иржи Галеш

Всюду в гельтах было огромное множество рыб — усачей Barbus biscarensis и Barbus deserti. Бен договорился с местным парнем, рыбаком, чтобы он раздобыл нам для фильма «капитальный экземпляр»; не прошло и минуты, как он получил экземпляр более полуметра в длину. Рыбы здесь, очевидно, вырастали до больших размеров, чем в Имигроу.

Постепенно мы проникали во все более отдаленные уголки этого узкого, замкнутого мира. Первую, двухдневную экскурсию мы совершили в Эдарене — необыкновенно живописное селение в устье юго-восточной ветви каньона. Возможно, самой большой местной достопримечательностью были виноградники; сбор винограда давно закончился, но Бен раздобыл целый мешок изюма.

Попадались нам, само собой разумеется, и интересные представители фауны. Ярмиле удалось поймать тонкую змею более метра длиной, которая тут же ее укусила. Так как никаких последствий не было, без дальнейших исследований стало ясно, что это неядовитая змея — но больше я о ней сказать ничего не мог. Никто в наших предыдущих экспедициях змей подобного вида не встречал, и даже после возвращения домой мы не смогли ничего разузнать о ней — кроме того, что это, вероятно, полоз Coluber.

Достопримечательности здешней природы были сосредоточены главным образом в части каньона, лежащей между селениями Эдарене и Эджеф. Из водоплавающих птиц, летающих над гельтами, нам удалось поймать африканского лапчатонога (Podica senegalensis), которого по снимку определил доктор Доброрука.

В одной из боковых щелей каньона бегали «акауки». Но что означает это туарегское «акаука»? Это что-то пугливое, размером больше гунди (Ctenodactylus), издали напоминает сурка. В наши ящички-ловушки «это» ни разу не попалось. Единственная надежда была на длинный телеобъектив — и только после возвращения мы определили по фотографиям, что акауки — это даманы Procavia ruficeps.

Даманы лишь на первый взгляд кажутся «обыкновенными» животными. В действительности, хоть в это и трудно поверить, эти самые маленькие копытные дальние родственники слонов.

Однако некоторые загадки здешней фауны так и остались нерешенными. Две из них касались животного мира узкой гельты — три метра шириной и километр длиной — в мини-каньончике с отвесными, в основном неприступными стенами, где в пяти метрах от края каньона была вода. Первая загадка явилась мне издали на один миг — по воде проплыло что-то напоминающее одновременно ондатру и выдру, потом погрузилось в воду. Все дальнейшие поиски и выслеживание из засады ни к чему не привели.

Другой фантом был хоть и невидимым, но зато отлично слышимым. Он получил временное, рабочее название «верещалка тростниковая». Звуки шли нерегулярно, но почти непрерывно из островка густого тростника на дне небольшого каньона длиной около двадцати метров, разрезавшего водную поверхность гельты на две части. «Верещалка» была где-то совсем рядом с нами, но густые высокие заросли скрывали ее. А вдруг это верещит еще один забытый «последний» сахарский крокодил? Мы залегли на краю откоса и полчаса не отрыва, ли взгляда от этих джунглей. Звуки были все те же и шли из одного и того же места. Наконец я высмотрел в скальной стене выступы и упоры, по которым можно спуститься на самое дно; как раз только в этом месте у края оно было сухим. «Верещалка» находилась едва ли в полутора метрах от меня и продолжала весело верещать, но, как только я попробовал раздвинуть тростник, стрекот прекратился и я ничего не увидел. Пробраться сквозь эти болотные заросли без мачете оказалось невозможным. Я застыл на месте, и через минуту стрекот возобновился. Я шевельнулся — стрекот умолк. И так снова и снова, до отвращения. Из-за недостатка времени пришлось отложить разрешение загадки «верещалки тростниковой» до следующих экспедиций.

Когда мы отсняли самые необходимые, базовые, дающие общее представление кинокадры и документальные кадры, я «взял отгул», чтобы наконец удовлетворить свое непреодолимое желание отправиться вниз по каньону, туда, где в двадцати километрах сходятся каньоны Игерир, Тассет и Массине и дают начало Имигроу. В последнюю минуту ко мне решила присоединиться Ярмила.

Дорога шла от базы Эджеф вдоль предполагаемой «гельты последнего крокодила». Это была средних размеров заводь, глубиной четыре метра, тянущаяся широким тростниковым болотом и зарослями тамариска до следующего оазиса, вернее, до небольшой группы строений, называемой Агреме. Справа стекала со склона железистая минеральная вода. Здесь каньон резко менял направление с северо-восточного на западное, а затем на северное. На повороте стояли странные развалины — остатки крепости еще со времен турецкого нашествия на Северную Африку.

Дальше каньон вел к последнему оазису — Теламил с великолепным источником ржаво-рыжей минеральной воды. Как раз в это время местные жители занимались своим излюбленным и абсолютно бесполезным и губительным для этих мест развлечением — выжиганием. Они не только избавлялись таким образом от сухой травы и засохших кустов, но и губили огнем старые пальмы. Мы удалились уже на два километра от оазиса, когда огонь разгорелся так, что каньон заполнился густым дымом и до нас долетел приносимый слабым ветром пепел с сажей. А в оазисе могучие языки пламени вздымались высоко над кронами пальм.

Эту страсть выжигания мы всеми силами стараемся искоренить и у нас, хотя последствия ее для нашей природы не столь губительны, как для Сахары. Здесь это просто самое радикальное средство создания и расширения пустыни в оставшихся островках зелени и жизни. Я уже перестал удивляться тому, что все меньше остается в Имигроу населения из-за потери плодородности возделываемых и используемых земель. Если ведение местного хозяйства находится в зависимости от таких губительных привычек, результат не может быть другим, несмотря на то что здесь по сахарским условиям на редкость много источников воды. Ограничение выжигания — бесспорно первоочередное условие охраны здешней природы.

За оазисом Теламил плоское дно каньона на протяжении нескольких километров представляло собой голые скалы. И здесь, как между Эдарене и Эджефом, вода текла по довольно маленькому каньону, местами настолько узкому, что можно было его перепрыгнуть. Но впереди вырисовывалась новая зона буйной растительности; на краю ее стояло жилище единственного здешнего обитателя. Место это называлось Азариф.

Постепенно мы проникали в великолепный дикий край. Ветвящийся водный поток и разнообразие растительности создали необыкновенные по своей прелести уголки с небольшими, невероятно чистыми хрустальными озерцами и мелкими водопадиками; камни в воде украшали филигранные волнистые сталагмиты. Каскады озер и образующие их плотины поросли сочной зеленью, в которой преобладали мхи. В душу мою закралось «страшное подозрение» — не нашли ли мы Плитвичские озера[5] в Сахаре? Действительно, плотины были из травертина[6], и все здешнее водное великолепие появилось в наше время тем же способом, как и знаменитый