Новая жизнь 2 - Виталий Хонихоев

— Тихо! — осаждает своих присных Натсуми и снова поворачивает голову ко мне: — на самом деле я и сама хотела с тобой поговорить. Пойдем-ка туда, где нас никто не сможет услышать — и она двинулась к выходу с грацией черной пантеры. Все-таки у кошек и у женщин очень много общего, даже на эстетическом уровне.

Я пошел за Натсуми к выходу из класса, провожаемый взглядами. Как всегда, большинство взглядов были сочувствующими, все-таки добрый у нас народ. Вот видят, что хищница тащит себе в берлогу, или где там живут большие кошки — кусок мяса, чтобы позавтракать — и выражают сочувствие бедному Кенте. Который и есть кусок этого самого мяса. Нет, конечно, были и взгляды из разряда «так тебе и надо», были и равнодушные взгляды, были и заинтересованные (Хироши), были даже обеспокоенные (Наоми, Томоко), но большинство все же сочувствовали. Вот, подумал я, перешагивая порог класса, вот, я всегда верил в человечество, люди в глубине души добрые и великодушные, а вся жестокость и злоба — это от страха. При прочих равных мы все скорее подадим руку, а не наступим на пальцы.

Мы с Натсуми идем мимо темных закуточков под лестницей, где иногда целуются влюбленные пары, мимо тупичка у кабинета иностранных языков, где тоже всегда тихо и парии общества могут переждать большую перемену в обнимку с упакованным дома бенто, мимо всех мест, где можно поговорить наедине. За нами идет Кэзука, Мико нигде не видать. Натсуми ступает на лестницу, и я сперва думаю, что мы идем к тому самому выходу на крышу, который закрыт на навесной замок, но на втором этаже она сворачивает налево. Наконец мы останавливаемся перед дверью, за которой находится девушка моей мечты. На двери табличка «Медицинский кабинет». Натсуми поворачивается назад и смотрит на меня. Строго так смотрит. Сперва мне становится неловко, а потом я понимаю, что смотрит она не на меня. Она смотрит на Кэзуку.

— Кэзука — говорит Натсуми и голос ее неожиданно холоден: — а ты что тут делаешь?

— Н-но… ты же сама сказала, что надо поговорить, вот я и … — отвечает Кэзука и ее голос неожиданно ломается, словно хрупкое стекло. Я понимаю ситуацию. Натсуми действительно хочет поговорить наедине, ей есть что сказать мне, а с того самого дня, как я увидел ее в одних трусиках — мы так и не поговорили как следует. Встречались, кивали друг другу головами, давая понять, что признаем существование друг друга, но и только. Что в голове у этой успешной вершины социальной эволюции — я без понятия и гадать не собираюсь. У меня в голове и так слишком много Натсуми после того дня, перед глазами стоит четкая картина того, как она скинула юбку, блузку и расстегнула бюстгальтер, а потом — выпрямилась передо мной. Любая девушка в таких обстоятельства закрылась бы руками… может даже не обязательно полностью — схватив свою белоснежную плоть ладонями, но уж дернуться руки вверх просто обязаны, это рефлекс. Прикрыться. Защититься. Даже если разумом ты понимаешь безопасность среды и своих действий — рефлексы есть рефлексы и тот факт, что Натсуми совершенно не обладает этим рефлексом — говорит о многом. То есть может говорить о многом — например о том, что она психопатка и не признает нормы общественного договора или что у нее атрофировано это чувство, так как все детство, отрочество и даже юность она мылась в отдельной бане с якудза, в традициях средневековой Японии, или, например, что ей нравится обнажаться на публике. Можно много выводов сделать, но без дополнительной информации к правде мы не приблизимся.

Впрочем, здесь и сейчас дело не в этом. Дело в том, что Кэзука, вторая по значимости в стае социальных хищниц, бывшая третьей. После ошибки Мико она укрепила свои позиции возле Королевы Улья и сейчас излишне расслабилась, решив, что ее тоже пригласили «поговорить». Уверен, что Мико не стала ее отговаривать, а сослалась на то, что «голова болит, я в классе посижу, пожалуй, а ты, ты иди, конечно, Натсуми-чан так же и сказала — поговорить наедине». И сейчас Кэзука поняла, какую ошибку совершила, проследовав за нами.

— Извини — коротко кланяется Кэзука: — я… мне пора! — и она стремительно уносится вдаль, всплеснув руками и взметнув юбочку. Только что была и уже нет. Кэзука — молодец, пусть не сразу, но атмосферу прочитала.

— Вот и хорошо… — Натсуми толкает дверь и мы оказываемся в медицинском кабинете, где сидит женщина моей мечты, Мидори-сан. Вот не сказать, что она прямо супермодель, какие-нибудь девушки-подростки обязательно скажут что-нибудь вроде «старая и жирная» и «некрасивая», а мне нравится. Стандарты красоты современных подростков в этой стране вообще невозможны и взяты по большей степени из аниме и манги. На мой взгляд женщина должна быть женственной — с крутыми бедрами, широким тазом и прочими атрибутами языческих обрядов плодородия. И Мидори-сан не обманывает моих ожиданий — она туго затянута в свой халат, подчёркивающий крутизну ее бедер и изящность ее стана. Она поднимает на нас взгляд и хмурится.

— Натсуми … — говорит она и в ее голосе нет обычной приветливости. Она не встает со своего места, не обращается к ученице с обычным суффиксом «-тян», и вообще ведет себя необычно.

— Мидори… — отвечает ей глава прайда черно-белых хищниц и некоторое время они смеривают друг друга взглядами. Наконец Мидори сдается и отводит взгляд. Встает и кладет в карман связку ключей. Подходит к двери и открывает ее, потянув за ручку. Уже выходя, она поворачивает голову.

— Дверь потом захлопнешь — говорит она, обращаясь к Натсуми: — и напишешь в журнал, если долго будете.

— Конечно — кивает Натсуми. Мидори смотрит на нее в упор и вздыхает.

— Чем бы полезным занялась — говорит она: — мне опять за тебя переживать?

— Можешь не переживать… — машет рукой Натсуми: — ступай себе…

— Ох… — качает головой Мидори, но выходит. Меня она при этом как будто не замечает даже. Мне любопытно так, что просто чешется задать вопросы — откуда у Натсуми такое влияние на нашу школьную медсестру? И ранее Мидори упоминала что знает родителей Натсуми — они друзья? Родственники? Или тут коррупционная схема из разряда «все ученики равны, но некоторые равнее прочих»?

Сухой щелчок замка в двери возвращает меня к реальности. Натсуми уже стоит у окна, глядя наружу, на школьный двор.

— Подумать только, сколько времени я провела в медицинском кабинете — говорит она: — в младшей школе, да и в средней тоже. Только вот в старшей почти не бывала здесь.

Я оглядываюсь. Школьный кабинет у нас в школе довольно большой по размерам, почти полноценная классная комната, просто часть помещения отгорожена белыми занавесками — за ними стоят несколько кроватей для тех учеников, кто почувствовал себя дурно на уроке. Если проблема серьезная, то здесь ученик лежит в ожидании «скорой помощи»… ну или если ему станет легче — просто идет домой. На оставшейся площади — два стола, стулья, лежанка, весы, большая линейка для измерения роста, шкаф с медикаментами, закрытый на ключ, плакаты на стенах, разъясняющие пользу соблюдения гигиены в быту и запах… Запах, который никогда не перепутаешь ни с чем иным. Даже если вам завязать глаза и привести сюда — вы сразу же узнаете этот запах. Так пахнет в аптеках и медицинских кабинетах. Больницы и поликлиники пахнут по другому, там слишком часто и обильно дезинфицируют помещения, там нет запаха медикаментов, есть всеобъемлющий запах дезинфекции, а вот аптеки…