Исход - Виктория Гетто

Обращаю внимание, что многочисленные заводские трубы предприятий столицы, расположенные ниже по течению Уруры, как неживые. Нет ни привычных клубов дыма, извергающихся из них круглосуточно, ни гудков, ни облаков пара. Забастовка? Или просто остановлены? Но сегодня рабочий день. Или пролетариев обуяла жажда праздновать «свободу»? Хотя сейчас, в преддверии будущего наступления фронтовиков на столицу, все заводы, по идее, должны работать круглосуточно, выпуская оружие, боеприпасы, снаряжение… Но, похоже, господа из Высшего Совета не смогли договориться с хозяевами предприятий. Или с рабочими. А может, действует та самая пресловутая «Партия молота», аналог нашей земной большевистской в семнадцатом?

Слышу цокот копыт. Извозчик? Из-за угла появляется пролётка с поднятым верхом, тормозит возле моего особняка. Из неё выпрыгивает Горн, торопливо открывает ворота, и извозчик загоняет своё транспортное средство внутрь. Не останавливаясь, проезжают на задний двор, слышен голос мажордома, зовущий слуг. Понятно. Старику повезло, он чего-то прикупил. Отлично. Но меня интересуют новости в городе… Отдуваясь, ребятишки таскают мешки с сахаром, крупой, мукой. Мажордом подаёт мне большую стопку различных изданий. Я киваю, ему и пока он разбирается с покупками, отзываю в сторону извозчика. Тот мнёт в руках шапку с бляхой, явно меня смущаясь.

– Скажи-ка, милейший, что слышно в городе?

Тот мрачнеет, потом нехотя выдаёт:

– Плохо, ваша светлость. Плохо.

– А пояснее можешь сказать?

– Да что тут говорить, ваша светлость? Грабят. Магазины закрыты, лабазы тоже. Намедни ночью хотели Путятин-ские склады сжечь, еле отбили. Говорят, диверсанты военные…

Эти склады – крупнейшие продовольственные в столице. Принадлежат государству…

– А где сами военные, не слыхать?

– Как не слыхать? Намедни свояк мне каблограмму отбил, из Турова. Надысь эшелоны миновали. Сутки уже подряд идут один за другим. Пушки, солдатики…

Хм… До Турова – две тысячи километров. Значит, где-то неделя у Республики есть.

Извозчик оглядывается по сторонам, затем шепчет:

– Нехорошие дела завариваются, ваша светлость. Очень нехорошие. Рабочие бастуют второй день, требуют передать власть Советам. А господа из Республики грозят смертоубийством. Мол, не будете работать – всех постреляем.

– У них войск нет.

– Есть, ваша светлость. Столичный гарнизон на их сторону перешёл. За Республику встал.

Качаю головой. Как же всё повторяется…

– Ладно. Спасибо тебе за помощь и за рассказ. Если что интересное услышишь, сообщи. Не обижу. – Кладу ему в руки тонкую стопочку радужных купюр. Чего их жалеть? Скоро они вообще ничего стоить не будут.

Возчик ахает, рассыпается в благодарностях, потом страшным шёпотом добавляет:

– Не знаю, правда ли, ваша светлость, но поговаривают, что гонведы и прусы… – Делает паузу, я не выдерживаю:

– Пошли на Русию?

Он отчаянно мотает головой:

– Нет, ваша светлость! Они своё слово держат крепко! Войска пошли в свои края! Хотят власть менять, как в Русин. Мол, надоело им свою кровь за чужие богатства проливать!

Едва удерживаюсь от мата.

– Спасибо, милейший… Обрадовал…

Извозчик вновь расцветает улыбкой, кланяется напоследок, запрыгивает на облучок и трогает свою лошадь. Горн спешит вперёд, чтобы выпустить пролётку. А я стою столбом, переваривая новость. Если это правда… тогда нас ждёт большой-большой «п». В смысле, песец. Полярный. Настоящий… А что? Вполне вероятно. По сведениям, полученным от Петра, что одна, что другая стороны в одинаковом состоянии. Солдаты Прусии и Гонведии так же, как и русы, недоедают, разуты, раздеты, страдают от отсутствия боеприпасов и оружия. Несколько раз были случаи братания… Причём никем не наказанные… Мать богов! Да что же это тут намечается?!

Возвращается Горн. Кланяется.

– Ваша светлость, всё, что смог, купил. Пусто на рынках. Деньги брать не хотят. Требуют чистую медь либо драгоценности. За бумажки ничего. – Возвращает мне толстую стопку денег.

– Значит, платил камешками?

Он кивает. А я досадую – значит, не сегодня завтра надо ждать незваных гостей… Слухи о том, что мой мажордом расплачивался аметистами, разнесутся среди торговцев мгновенно, и об этом сразу доложат либо властям, либо, что вернее всего, уголовникам… Ну что же. Мне не привыкать, а моего арсенала хватит, чтобы перестрелять половину столицы… Зловещая ухмылка на миг проскальзывает по моему лицу, Горн замирает, но я машу рукой:

– Не переживай. Ты всё сделал совершенно верно. Это не по твоему поводу. Не волнуйся…

Возвращаюсь в дом, анализируя свои ощущения. Так сегодня или завтра? Но я ошибаюсь. Не успел я подойти к лестнице, как с улицы доносится треск старинных моторов и скрип передач. Уже? Вбегает бледный, словно смерть, Горн:

– Ваша светлость! Революционный отряд!

Мои губы кривит злобная усмешка.

– Много их?

– Две машины. Пятьдесят рыл, не меньше.

Усмехаюсь:

– Да где ж мы их хоронить-то всех будем?

Челюсть мажордома отвисает, а я слышу грубый пропитой голос:

– Именем Республики, открывайте!..

Писк брелока, очень похожего на автомобильный, в моей руке – и слышен лязг засовов. Все рольставни и двери первого этажа наглухо задраиваются мощными засовами.

– Горн, соберите всех слуг и спуститесь в подвал. А я разберусь с непрошеными гостями.

Не спеша, несмотря на начавшиеся удары в дверь, поднимаюсь на второй этаж, выхожу на балкон и, слегка нагнувшись вниз, окликаю суетящихся возле массивных створок аборигенов:

– Я никого не жду. И не приглашал.

Все головы дружно задираются вверх, потом одно из… – даже не знаю, как назвать – рожа? харя? морда? поскольку лицом то, что я вижу, никак не может быть: нечто донельзя противное и мерзкое, с алчным выражением, маленькими, просто крошечными глазками, внушающее непреодолимое отвращение. Словом, это нечто, одетое, кстати, в генеральскую шинель и сверкающие лаком сапоги очень дорогой работы, открывает полную гнилых пеньков пасть:

– Именем Республики, требуем открыть двери дома для обыска!

– А где ордер на обыск? Разрешение нарушить права иностранного подданного?

– Чаво ты там мелешь! Робяты, ломай! Тут бабок немеряно!

Как я и думал. Ну что же. Последняя формальность.

– Я принимаю все меры, разрешённые Кодексом достоинства и чести Нуварры.

Слышали – не слышали, меня не волнует. Потому что следом вниз летят две РГО. Хлопок запалов, затем взрывы заставляют вздрогнуть особняк. Слышен звон лопнувших стёкол. М-да… Придётся слугам попотеть. Но, думаю, основное количество переплётов уцелеет… Резко приседаю, потому что в стену вонзается пуля. Из местной винтовки. Те, кто оставался возле грузовиков, их четверо, открывают огонь по мне, лихорадочно передёргивая затворы. Одного взгляда достаточно понять, что это не противник, потому что и оружие держат напряжённо, и рвут курок, сбивая прицеливание, которого, впрочем, вообще нет. Палят, как говорится, от пуза. QZB-92 выплёвывает пять пуль. Убираю пистолет обратно в подмышечную кобуру. Всё. Ни примитивные авто, ни трофеи меня не интересуют. Спускаюсь. Удивительно, но слуги, вооружившись кто чем, к примеру, у Солы в руках здоровенная чугунная сковорода весом килограммов десять, ждут у двери, готовые к обороне.