Гончаров приобретает популярность - Михаил Петров

– Только не надо пугать меня своими гнусностями и страшилками. Говорите ясно, что от меня требуется?

– Очень немногое – вернуть мне крюковский клад.

– Сожалею, но его у нас нет.

– Наиль, приступай к своей работе, больше я не намерена выслушивать его ложь.

– Но выслушать все-таки придется, хотя бы затем, чтобы знать правду. Послушайте, Федько, нам бы и самим хотелось знать, где сейчас находятся церковные сокровища, и если бы не ваш вопрос, то я бы пребывал в уверенности, что он у вас в руках. Это правда, еще пять минут назад я думал, что это вы проникли в подземный ход и похитили содержимое карстовой пещеры, но, как видно, я ошибся…

– Не надо сушить мне мозги. Все ценности ты уволок сам, и это нетрудно доказать.

– Докажите, – с готовностью отозвался я.

– Как ты объяснишь происхождение того церковного кубка, который мы обнаружили у тебя в сумке? Только учти, что от твоего ответа будет зависеть ваша судьба.

– Этот кубок мною найден сегодня под стеллажами хранилища.

– Тогда какого черта ты втираешь мне очки и уверяешь, что не знаешь, где находится все остальное?

– Это истинная правда. Кроме кубка, я не видел никакой другой церковной утвари, более того, когда десять или двенадцать дней назад я туда проник впервые, то вход был замурован, а хранилище пусто.

– Я не верю тебе, а теперь и тем более. Гончаров, или ты отдаешь мне все то, что присвоил, или сейчас ты полюбуешься, как ребята обойдутся с твоей подругой.

– Пойми, мне ничего не известно! – выходя из себя, заорал я. – Пойми, я знаю ровно столько же, сколько и ты.

– И немного больше. – Злобно улыбнувшись, она подняла стек, и вновь свистящие, беспощадные удары обожгли мое лицо, шею и грудь. – Падла, подонок, козел вонючий! – исступленно орала она, совершенно забыв о былых хороших манерах Феи.

Продолжалось все это не меньше десяти минут. Прикрываясь руками, я бессильно повис на веревках, готовясь вот-вот потерять сознание. Наверное, на какое-то время я его и потерял, потому что, очнувшись, стал свидетелем мерзкой сцены насилия. В лучах заходящего солнца желтая листва умирающих деревьев казалась зловеще багровой, и таким же чудовищным выглядело действо, творимое в двух метрах от меня.

Два голых бугая, свалив свою жертву на колени, терзали ее совершенно равнодушно, просто и без эмоций, как выполняют обыденную работу.

– Ну как тебе? Нравится? – заметив, что я пришел в себя, рассмеялась Федько. – Наверное, завидуешь? Ничего, погоди немного, они и тобой займутся.

– Перестаньте, – сглатывая соленую кровь, попросил я. – Подойди поближе. Я должен тебе кое-что сказать. Это очень важно.

– Наконец-то опомнился! – приближаясь ко мне, торжествующе воскликнула она. – Ну что, картинка не для слабонервных, а? Что ты там хотел? Говори.

– Обязательно, – выхаркивая на нее добрый стакан кровавых соплей, пообещал я. – Прости, что мало.

– Гаденыш! – размазывая по морде мой плевок, зашлась она в пронзительном визге. – Ты свое получишь. Майкл, Наиль, оставьте вы свою чертову шлюху! Немедленно займитесь этой собакой! Вам что, непонятно?

– Да ты что, Николаевна? – недоуменно пробасил Майкл. – Мы так не договаривались.

– Так договоримся, валите его!

– Нет, мы этого делать не будем, – к великой моей радости, наотрез отказался Наиль. – Мы тебе не педерасты.

– Я заплачу! – вне себя от бешенства взвыла она. – Слышите, я хорошо заплачу.

– Нет, ничего не получится. Измордовать мы его можем, но больше ничего. А заплатить ты нам и так заплатишь, куда ты, на хрен, денешься.

– Ладно, – подумав, согласилась она. – Завтра утром я привезу нормальных мужиков, а не таких принцев, как вы, чистоплюи чертовы. Думаю, что к тому времени он у нас одумается и начнет давать исчерпывающие и правдивые ответы, а пока зашвырните их в колодец, может быть, до завтра не окочурятся.

– А они не убегут? – тревожась, спросил Майкл. – А то нарисуют ноги…

– Некуда им бежать, кругом вода. Да и при всем своем желании после вашей обработки дальше пяти метров они не отползут. Тащите, кому говорю!

Меня поволокли за ноги, причем лицом вниз. Мелкие сучки и колючие сосновые иголки больно впивались в кровавое месиво физиономии, но все равно я был несказанно рад полученной передышке. Хоть ненадолго, пусть до утра, но нас оставят в покое, а за это время я что-нибудь придумаю. Должен же быть выход. Уйду хоть по воде аки по суху, как ходил Иисус Христос.

Господи, ну нельзя же так обращаться с людьми! С мешком картошки обходятся куда как бережнее. Даже не соизволив развязать мне руки, они сбросили меня вниз головой в темную зловонную яму. Воткнувшись во что-то гнилое и мокрое, я просто чудом не свернул себе шею. Отплевавшись, я приготовился к встрече госпожи Лютовой. С ней поступили более деликатно. Скинули так, что она приземлилась на ноги и благодаря этому осталась живой.

Даже не справившись о нашем самочувствии, они задвинули крышку и удалились, оставив нас наедине с черной, гнилостной сыростью. Вода едва доходила до половины голени, но все равно стоять в мокрой и холодной жиже – занятие малоприятное и бесперспективное, можно запросто получить насморк.

– Господи, да что ж это такое!.. – едва придя в себя, запричитала несчастная.

– Разгул демократии и царствование «новых русских», – лаконично ответил я.

– Как же мне теперь жить?

– Так же, как и прежде, если только они нам позволят.

– Они же надругались надо мной.

– А кто это видел?

– Они видели, – тихонько заскулила она, – та поганая баба видела, вы видели.

– Лично я ничего не видел, – щадя ее достоинство, отрезал я, – поскольку бессознательной сосиской болтался на веревках. А что, собственно, случилось?

– Обманываете, вы все видели, но и за обман спасибо, так легче.

– Не о том ты, красавица, думаешь, все это несущественно.

– Что же существенно? – заходясь в холодном ознобе, отстучала она зубами.

– Наша жизнь, прости меня за банальность, которая дается нам один раз.

– Это не жизнь, а какое-то паскудство. И люди сплошные твари.

– Поплачься, – усмехнулся я. – Как знать, возможно, это сделает тебя более снисходительной и терпимой к окружающим.

– Кого вы имеете в виду? – вызывающе спросила она, неуклюже отплясывая «цыганочку». – Боже мой, как холодно. До утра мы не доживем, околеем, как паршивые собаки.

– Возможно, что так, – неопределенно согласился я, связанными руками ощупывая холодные осклизлые бревна нижнего венца. – У тебя зубы хорошие?

– Зачем это вам?

– Развяжи мне руки, – отметив треск заработавшего лодочного мотора, не вдаваясь в подробности, приказал я. – И поторопись, пока мы еще в состоянии двигаться!