Сладкая боль - Ребекка Джеймс

Анна рассмеялась.

— Ладно. Отличная идея.

Маркус присел на корточки рядом, оказавшись вровень с Бенджаменом, и заговорил особым голосом, которым всегда обращался к малышу:

— Ну, пойдем на улицу, парень? Посмотрим, какая погода. Хочешь глянуть, в каком красивом месте тебе повезло родиться?

Фиона приехала чуть позже; пока сестра ела мюсли, Маркус спросил, чем бы ей хотелось заняться.

— Давайте съездим на пароме в ботанический сад и устроим пикник, — предложила та.

— Пикник — это здорово, — сказала Анна. — Но только без парома. Если Бенджамен расплачется, будет досадно.

— Пойдем на пруд.

— Мы все время туда ходим. Давайте придумаем что-нибудь новенькое, — попросила Анна. — У нас же есть машина.

— Я знаю отличное место, — сказал Маркус. — Сто лет там не был. Там много тени. Ты, Фиона, погуляешь, а мы поваляемся на травке.

Фиона взялась готовить сандвичи, а Анна пошла наверх собираться. Она была до смешного взволнована, потому что почти не выходила из дому с тех пор, как родился Бенджамен. Девушка носилась по комнате, бросая в сумку крем от загара, солнечные очки, подгузники и присыпки. Шляпу для себя, панамку для ребенка.

Маркус сел за руль; добравшись до набережной, они скатили коляску по лестнице на площадку для пикника и расстелили покрывало под деревом. Они ели сандвичи и виноград, пили холодный апельсиновый сок. Фиона читала, а Маркус лежал на спине, закинув руки за голову, и дремал. Анна покормила Бенджамена, потом легла на траву рядом с ребенком и стала показывать ему травинки, гладкие камушки, листочки. Спустя некоторое время Фиона отложила книжку и сказала, что хочет прогуляться.

Рядом жарила барбекю большая шумная семья. Там было много детей в возрасте от двух до пятнадцати лет, и все они кричали и смеялись. В другое время шум рассердил бы Анну, но, став матерью, она научилась понимать детей и сознавать, насколько они важны. Она наблюдала, как мать ласкает одного из малышей и ласково похлопывает по попке, прежде чем отослать его играть. Женщина казалась усталой, но счастливой. Анна улыбнулась и представила, что однажды у нее тоже будет большая семья, и тогда она научится наслаждаться шумом и хаосом.

На одеяло упал мяч, чуть не стукнув Бенджамена по голове. Тут же подбежал мальчик, запыхавшийся и красный, схватил игрушку и убежал, не извинившись и даже как будто не заметив вторжения на чужую территорию. Он наступил на покрывало, едва не опрокинув стаканчики с соком, и Анна мгновенно вспыхнула от такого пренебрежения и беспечности, но тут же в душе рассмеялась при мысли о том, как быстро новообретенное умиротворение уступило место гневу.

Бенджамен вскоре закапризничал; Анна поняла, что малыш устал и хочет спать. Она снова покормила его и уложила в коляску. Но мальчик не успокаивался. Он сжимал кулачки и хныкал, старчески наморщив личико.

— Мы погуляем, — сказала Анна Маркусу.

— Угу, — отозвался тот, не открывая глаз.

Анна удивилась, как тяжело толкать коляску по высокой траве. Коляска была дорогая, но предназначенная для прогулок по городу, по ровному асфальту, а не по земле. Она двигалась с трудом, чересчур маленькие колесики застревали в траве, в них попадали камушки, а когда Анна останавливалась, Бенджамен плакал. Девушка подумала, что он успокоится, если катить коляску не останавливаясь, но, когда она выбралась на ровный бетонный причал, ребенок закричал еще громче. Она порылась на дне коляски в поисках соски, но не нашла. Бенджамен ревел не умолкая.

— Прости, малыш. Сейчас найду твою соску.

Возвращаться с коляской было слишком тяжело, поэтому Анна оставила ее на причале, а сама побежала обратно на полянку. Она быстро осмотрела покрывало, корзинки и пакеты с едой, но тщетно.

— Я сбегаю к машине, — сказала Анна. — Последи за Бенджаменом, ладно?

Маркус не ответил, не открыл глаза, только поднял руку в знак того, что услышал.

Анна схватила ключи и бегом поднялась по лестнице на парковку. Найдя соску, завалившуюся за детское креслице, она облегченно вздохнула, заперла машину и зашагала назад.

Она сразу заметила пустое место там, где прежде стояла коляска, но сначала даже не испугалась, вообще ничего такого не подумала. Анна повернулась, полагая, что Маркус пошел погулять с Бенджаменом или вернулся с ним на полянку для пикников.

Лишь когда она посмотрела с причала вниз и заметила, что из воды торчит знакомая черная ручка коляски, похожая на клюв экзотической птицы… вот тогда Анна побежала со всех ног.

Теперь понятно, отчего она грустит, боится, живет в уединении.

— Анна, Господи… он утонул? — я качаю головой. — Бедный малыш. Бедная ты.

Я удерживаю слова, которые просятся на язык. «Только не вини себя». Потому что сказать это — значит распахнуть шлюзы и признать нечто слишком страшное — Анна чувствует собственную вину. Ответственность за случившееся. Что ее терзают муки совести.

С Бенджаменом произошел несчастный случай, дурацкий несчастный случай, чудовищный инцидент, которых полно в жизни, и все-таки я не сомневаюсь, что Анна корит себя.

— Можно я тебе кое-что скажу? — спрашивает она, не поднимая глаз. — Я никому еще этого не говорила.

— Ну конечно.

— Я всегда гадала… что на самом деле произошло в тот день.

— То есть?

— Причал был почти не наклонный. Я даже не сразу заметила, что он спускается к воде. Только потом, уже после всего. И я поставила коляску боком к воде, лицом к полянке для пикников — в ту сторону, откуда пришла. Просто остановилась и поставила ее, не разворачивая… — девушка вздыхает и отбрасывает волосы с лица. — И тормоз я тоже опустила, Тим. Клянусь. Я никогда об этом не забывала, честное слово. Я так боялась, что с ребенком что-нибудь случится. Я помню, что опустила тормоз. Нажала ногой на рычаг, и он щелкнул, когда встал на место.

Я внимательно наблюдаю за ее лицом.

— Я никогда и никому об этом не говорила, потому что подумала, что нет смысла… но в тот день там была та, другая семья. Большая семья с кучей неуправляемых детей. Может быть, кто-нибудь из них, чисто случайно или заигравшись, не знаю… вдруг кто-нибудь толкнул коляску, поднял тормоз, развернул ее к воде и так далее. А потом они увидели, как коляска скатилась в воду, испугались и убежали. Сам знаешь, как ведут себя дети, когда боятся.

— Ты напрасно молчала, Анна, — говорю я.

— Но нельзя же обвинять кого попало, правда? В конце концов я сама виновата. Даже если кто-нибудь другой поднял тормоз, врезался в коляску или даже столкнул ее с причала. Я оставила Бенджамена в опасном месте. Я мать. Я за него отвечала.

— А Маркус? Ты ведь попросила присмотреть за Бенджаменом.

— Он задремал. Я должна была убедиться, что он меня хорошо слышал и понял. Нельзя быть такой беспечной. И что толку, даже если я переложу вину на кого-нибудь другого? Бенджамен погиб, его не вернуть. Виновата я или нет, Бенджамена не стало.