Откровение - Бентли Литтл

- Какие еще предсказания он делал? - спросил Гордон.

- Трудно сказать, - покачал головой Джим. - Что-то насчет мух, землетрясений, разноцветных молний...

- Красных?

Шериф молча кивнул.

- Выгляните в окно, - посоветовал Гордон и почувствовал, как затряслись руки.

Джим подошел к окну. Вдали, за городом, на отрогах Зубцов, собиралась очередная гроза. Он увидел вспышку красной молнии и побледнел.

- Как долго это происходит? - обернувшись, спросил он.

- Не знаю. Мы сами обратили внимание только полчаса назад.

- Вы не думаете, что это какое-то редкое природное явление? В смысле - мог ли он каким-то образом заранее об этом узнать?

- Не знаю, - покачал головой Гордон. Мужчины обменялись долгим взглядом.

- Хотите с ним встретиться? - наконец спросил шериф.

- Не сейчас. В данный момент я хочу отвезти домой Марину и забыть обо всем к чертовой матери.

Джим понимающе покивал головой, а потом негромко спросил:

- А что, если среди ночи начнется землетрясение?

- Придется обнять ее покрепче и ждать, пока пройдет.

- Но мы же не можем просто игнорировать это. Не можем сделать вид, что ничего не происходит.

- А что нам еще остается делать?

- Я хочу позвонить отцу Эндрюсу, - повторил Джим. - Ему приходилось иметь дело с вещами такого рода. Посмотрим, что он скажет. Может, он увидит какой-нибудь смысл в том, что говорит брат Элиас.

- Вам все еще снятся кошмары?

- Конечно, - кивнул шериф. - А вам?

- Да. Прошлой ночью был просто ужас.

- О чем?

- Я оказался на свалке, а потом - в том месте, где маленькие белые кресты, и там был мальчик...

- О Боже, - выдохнул Джим и медленно опустился в кресло. - Я видел точно такой же сон. Значит, так. Вы отвозите жену домой и возвращаетесь сюда. Я звоню отцу Эндрюсу. Мы должны поговорить с братом Элиасом.

Гордон молча кивнул.

- Сейчас четыре, - продолжил шериф, взглянув на часы. - Жду вас в пять тридцать. Мы должны в этом разобраться.

- Вы уверены, что мы хотим этого? - спросил Гордон.

- У нас нет выбора.

Гордон оставил шерифа в его кабинете. На выходе из здания он вежливо кивнул Рите, потом толкнул двойные стеклянные двери и оказался на улице. Идя по автостоянке к своей машине, он не мог оторвать взгляд от грозы над Зубцами.

Красные молнии стали сверкать гораздо чаще. И становились все более сильными.

Дневная гроза началась раньше, чем обычно, сразу после двенадцати, и отец Эндрюс неожиданно для себя почти всю середину дня провел у окна, глядя на струи дождя и прикидывая урон, который будет нанесен его только что высаженным в грунт растениям. Словно загипнотизированный, он наблюдал за нескончаемыми каплями, равномерно разбивающимися о бетонный пол открытого патио.

Еще одно из маленьких чудес Господа.

Оторвавшись наконец от окна, он с удивлением обнаружил, что в доме стемнело. Пришлось пройти на кухню и включить свет. На кухне стало светло, но весь остальной дом от этого как бы погрузился в еще больший мрак. Помрачнело и за окном. Он поймал себя на том, что непроизвольно прислушивается, пытаясь уловить какие-нибудь чуждые звуки в глубине дома, в кабинете отца Селвэя. Но ничего не услышал.

Поставив на плиту чайник, он присел к кухонному столу, на котором оставил епископальное издание Симфонии[4]. Несколько страниц он заложил маленькими полосками бумаги. Рядом с Симфонией лежал список, который он составил сам. В этот список отец Эндрюс внес все, что услышал от шерифа и Гордона, а также свои переживания. Он знал, что большинство из написанного к тексту Библии не имеет никакого отношения. Он просто надеялся, что подробности и описания, которые удастся найти, помогут каким-то образом связать разрозненные фрагменты, а может, и понять целое.

Он решил перечитать все места, имеющие отношение к сатане или дьяволу. Несмотря на то что в семинарии все это проходили и многие куски текста он знал наизусть, отец Эндрюс счел, что лишний раз просмотреть не повредит. Как он и предполагал, все эпизоды концентрировали внимание скорее на действиях сатаны, нежели на внешнем описании падшего ангела. Единственное описание, которое он нашел - и то описание через аналогию, - в Откровении Иоанна Богослова, где сатана характеризовался как дракон и змей. Никакого традиционного черта с копытцами. Тем не менее он отчеркнул соответствующий абзац, заложил бумажку и решил посмотреть ссылки на "сны" и "видения", но снов и видений упоминается в Библии так много, что, просмотрев малую часть, решил отложить это занятие на вечер.

И вот теперь он снова взял в руки Симфонию, полистал, и книга чуть ли не сама раскрылась на той странице Откровения, где описывается сатана. Отец Эндрюс пробежал глазами отчеркнутый фрагмент:

"И явилось на небе великое знамение - жена, облеченная в солнце; под ногами ее луна, и на главе ее венец из двенадцати звезд. Она имела во чреве и кричала от болей и мук рождения. И другое знамение явилось на небе: вот, большой красный дракон с семью головами и десятью рогами, и на головах его семь диадем; хвост его увлек с неба третью часть звезд и поверг их на землю. Дракон сей стал пред женою, которой надлежало родить, дабы, когда она родит, пожрать ее младенца".

Отец Эндрюс вздрогнул и отложил книгу. Он знал, что жена - это Мария, младенец - Иисус Христос, а дракон - сатана, знал традиционное толкование всех символов, но что-то в этом фрагменте пугало его, каким-то образом имело отношение к разрозненным мыслям, крутящимся в голове. Он не мог дать альтернативной интерпретации этому тексту, но каким-то внутренним чутьем - предчувствие? интуиция? - догадывался, что он связан с ситуацией в Рэндолле.

Ситуация в Рэндолле. Даже удивительно, как быстро он поверил, что в Рэндолле есть некая "ситуация", которая не может быть объяснена с точки зрения логики или какого-то иного рационализма. Здесь происходит нечто, охватывающее все недавние дико странные события. Нечто столь значительное, что явные преступления являются лишь малой частью этого целого. Нечто абсолютно невидимое и, возможно, непостижимое.

Отец Эндрюс понимал, что подобный ход мыслей совершенно не подкреплен объективными и доступными фактами. Однако умозаключения и конкретные факты - зачастую далеко не одно и то же. И он всегда был больше склонен полагаться на свои ощущения и инстинкты, нежели на рационалистическое мышление. Чувства и ощущения всегда были для него важнее того, что он думал. Хотя подобная опора на веру, подобное доверие скорее чувствам, чем фактам необходимы каждому, исповедующему религию, он понимал, что епископ не одобрил бы такого хода мыслей одного из своих священников. Тем более по отношению к столь явно мирскому делу. Он улыбнулся, вспомнив, как кратко, одним непечатным словом Джим Велдон охарактеризовал епископа. Сам он, пожалуй, пока что не стал бы заходить так далеко, но уже было ясно, что они с епископом Синклером на многое смотрят весьма по-разному. К сожалению. Отец Эндрюс чувствовал необходимость с кем-нибудь обсудить этот вопрос, с кем-нибудь более опытным, кому можно было бы доверять.