Книга Фурмана. История одного присутствия. Часть 2. Превращение - Александр Фурман

Внимательно посмотрев на него, Леня медленно и вяло погрозил ему сперва кулаком, а потом указательным пальцем. Фурман был собой очень доволен.

Кстати, в той, старой, пионерской – еще перед их с Леней скандальной ссорой – между ними произошла одна анекдотически дикая сцена, которая, как подозревал Фурман, оказала подспудное разрушительное влияние на их отношения.

Тогда срочно потребовалось нарисовать кучу каких-то дурацких плакатов, и Лене пришлось просить Фурмана привлечь к работе его уже «уволенных» из пионерской одноклассников. Леня (или Рубильник – как они его насмешливо называли между собой за его крепкий клювообразный нос) больше ни в каком смысле не являлся для них начальником, и вся тяжесть руководства этой «операцией» легла на Фурмана.

После уроков в пионерскую нежданно завалилась целая разухабистая компания, включая и тех, кто вообще никогда не держал в руках карандаш. Леня и так был на взводе, поэтому Фурману ничего не оставалось, кроме как дипломатично предложить ему удалиться: «Нет, ну правда, наверняка ведь у тебя есть еще много каких-то других важных дел? Я имею в виду – не здесь…» Злобно сощурившись, Леня взял с Фурмана личное клятвенное обязательство, что к назначенному часу все будет сделано, и после этого в самом деле куда-то исчез.

Кого смог, Фурман под разными предлогами вытолкал за дверь, кого смог – не глядя на таланты, засадил рисовать плакаты, но кое с кем совладать не удалось – эти и горн нашли в шкафу, и бедный барабан… Только с большим знаменем Фурман не позволил им баловаться.

Дело, конечно, продвигалось намного медленнее, чем это планировалось. Но если честно, то в полном объеме задание все равно было заведомо неисполнимым. Тем более что половина работников, побуждаемая бездельниками, через некоторое время разбежалась (никому ж неохота было тратить на Леньку целый день – так, порисовали часок в свое удовольствие, и до свидания…).

Как и следовало ожидать, Леня пришел, увидел и рассердился. То есть прямо-таки впал в ярость. Тем, кто по своей доброй воле еще продолжал на него ишачить, его агрессивный тон, естественно, не понравился, они засобирали вещички и тоже смотались. Остались только двое «верных»: Пашка и Фурман.

– Ну, и чего ты этим добился? – не отрываясь от листа, сказал Фурман. – Сегодня мы уж точно не успеем…

Тут Леня совсем сорвался с цепи: он негромко ругнулся матом; схватил и брезгливо разорвал несколько чужих произведений (возможно, и впрямь не слишком удачных, но ведь люди все-таки работали!); потом подскочил к двери, запер ее на ключ, положил его в карман и сорванным голосом прокаркал, что Фурман не выйдет отсюда, пока не сделает обещанного – до последнего листочка, хоть всю ночь у меня здесь просидишь!

– А ты можешь проваливать домой, – угрюмо бросил он ошеломленному Пашке…

Фурман решил, что на этом его оправдывающее сочувствие Лениным трудностям перешло бы уже все границы допустимого. Немного подумав над тем, как ему лучше поступить, он демонстративно отшвырнул от себя незаконченный рисунок, спокойно поднялся из-за стола и неожиданно во весь голос грубо заорал на Пашку, передразнивая Ленины напряженные жесты и интонации. Эффект получился замечательный. В первые секунды Пашка совершенно потерял ориентацию, потом его поразила ужасная мысль, что его несчастный друг заболел психически, и лишь на каком-то уже откровенно пародийном зверском рычании он неуверенно заулыбался. Леня – краем глаза Фурман следил за его реакцией – поначалу замер, прислушиваясь и не понимая, что здесь происходит, затем он весь как-то растерянно обмяк, ссутулился – и наконец нехотя тоже искривил губы…

Атмосфера в пионерской несколько разрядилась. Под давлением Фурмана Леня даже проговорился, что работу нужно сдавать вовсе не сегодня, а завтра, причем даже не с самого утра, а только к четырем часам, – то есть, если учесть, что Леня мог снять Фурмана с уроков, времени впереди было еще навалом, и вообще не из-за чего было устраивать весь этот скандал. Но Лене, видимо, казалось, что теперь любая уступка с его стороны неминуемо будет означать «утрату авторитета», и, несмотря на фамильярно-энергичные попытки Фурмана помочь ему расслабиться, он снова и снова загонял ситуацию в тупик противостояния. Фурман уже тоже охрип, доказывая ему бессмысленность его жестких требований, но Леня уперся, как бык.

В какой-то момент Пашка, утомленный их нескончаемым яростным спором, отпросился помыть кисточки в туалете. Леня выпустил его и опять запер дверь. «Лень, мы же с тобой вдвоем, скажи честно, на кой фиг ты так себя ведешь-то по отношению ко мне? Я пока еще терплю, но я ведь и вправду могу на тебя обидеться», – с укоризненной откровенностью сказал Фурман. «Выбирай выражения, – мрачно предупредил Леня. – Ты еще салага, чтобы со мною так разговаривать». – «А-а, ну конечно, – взвился Фурман. – Я салага, козел, болван, тупица, идиот… Так точно, ваше превосходительство! Мы такие. Зато вы у нас – просто гений! Так хорошо все тут устроили и организовали, работа просто кипит…» На последних словах Леня, прошипев: «Ах ты, щенок!..» – вдруг бросился его бить. Фурмана спасло только то, что между ними оказался стул с железными ножками – пока Леня расправлялся с ним, Фурман успел отскочить. Но на этом препятствии Ленина ярость и не подумала остановиться, и он молча погнался за ошарашенным Фурманом вокруг столов…

На втором круге этого кросса с препятствиями истерически хихикавший и повизгивавший зайчик-убегайчик испугался уже почти по-настоящему: дверь заперта, в школе – никого, кроме Пашки (что он может?..), а бывший морской пехотинец и их старший пионервожатый Леня вдруг обернулся бешеным маньяком с горящими красными глазами и растопыренными когтями и… – сколько они еще так пробегают друг за другом? Если это чудовище догадается вспрыгнуть на стол… Начать кричать? Никто не услышит. Заговорить с ним?.. вернуть его… в человеческий образ…

– Лень, ты что… совсем с ума сошел? Слишком много работал? – запыхавшимся голосом стал выкрикивать улепетывающий со всех ног Фурман. – Ты решил, что ты Волк? Не пугай меня! Мне страшно! Ой! Смотри, не ушибись!

Раскидывая стулья, они побежали в обратную сторону. Леня только сопел. Глаза у него были очень целеустремленные.

Вот он наконец сообразил залезть на стол…

– Да ты что! Грязными ногами!!! Как ты мо… – Фурман еле успел увернуться от мелькнувших перед его носом растопыренных когтей, больно ударился коленом о стул, тут же неудачно налетел на следующий, застрял в нем, попятился, обернулся… Догоняя его мощным «пенделем», Леня резко вскинул ногу в черном солдатском ботинке – и в следующее мгновение она оказалась пойманной обеими фурмановскими руками в непроизвольном, но очень точно выполненном приеме «захват на бедро».

Подпрыгивая на левой ноге, Леня потянул к Фурману свои страшные клешни – тот, пытаясь отклониться, поднял захваченную ногу вверх почти на уровень груди, Леня стал терять равновесие, Фурман с трудом удержал его, орудуя ногой как рычагом… – и на этом все вдруг остановилось.

Леня даже не мог ухватить Фурмана руками, поскольку его нога оставалась в высшей точке подъема. Но и Фурман не смел отпустить его… Кто бы мог поверить? Это был чистый пат.