Отдел - Алексей Сальников

Молодой оскорбительно рассмеялся, когда журналист сказал слово «культурную», затем долго прикуривал, выдохнул дым журналисту в очки и продолжил:

— Ну, если вы имеете в виду культуру как понятие биологическое — то нет, не собираюсь, у вас тут и так все цветет и пахнет.

«Вот ведь сука», — чуть ли не с восхищением подумал Игорь, почему-то надеясь, что журналист не выдержит и начнет мутузить Молодого прямо в кадре, но тот только стал всячески, едва ли не игриво хихикая, уворачиваться от дыма, который Молодой принялся пускать в его сторону.

— Каких слов вы от меня ждете? — спросил Молодой. — Искусство — это всегда провокация, ну, может, и не всегда, но почти всегда, современное — провокация в девяноста девяти процентах случаев. Конечно, в городе станет чуть шумнее. Но я бы на вашем месте не особо надеялся. Для культурного шока нужна достаточно умная аудитория, которая покупается не только на пляски в церкви, а таковой не набрать в этой стране и восьми человек, я лично знаю пятерых, да и то это я с собой вместе посчитал.

Журналист, похоже, не совсем слышал, что говорит Молодой, у журналиста, похоже, были заранее заготовленные вопросы, и речи Молодого несколько сбивали съемочную группу с намеченного сценария, а сам журналист по-прежнему не сводил глаз с часов Молодого, пока тот нес свою ахинею, подавая себя как загулявшего купца или смертника, которому уже совсем нечего терять.

— Это глубокое заблуждение, что мы отстаем от современных западных художников на одно-два поколения. С учетом того, что искусство в этой стране сначала было сугубо церковным, потом находилось под гнетом крепостного права и жесточайшей цензуры, сперва царской, потом советской, количество лет и поколений несвободы просто не поддается нормальному исчислению. Лет пятьсот, по грубым подсчетам. Представляете разницу в пятьсот лет? Это даже не разница между Японией и Голландией во времена начала их отношений.

— Вам не кажется, что вы все-таки перегибаете палку, — не выдержал журналист и в приступе патриотизма нарушил какой-то сценарий у себя в голове. — Все же страна, победившая фашизм, запустившая человека в космос…

Молодой отвратительно рассмеялся в микрофон, журналист даже потянул микрофон на себя, шокированный таким смехом, похожим на хохот гиены. Молодой удержал микрофон возле себя и отсмеялся вволю.

— Вы путаете техническую развитость и культурную, — сказал Молодой. — У китайцев были фарфор, компас и порох, так и у нас сейчас есть космос, позиции в котором мы стремительно теряем. Если цепляться только за космос и за победу в войне, которая была совершена вовсе не Россией, а страной со все же немного другим названием, к которой мы имеем уже довольно-таки опосредованное отношение, то ничего хорошего из этого не выйдет. Не нужно спрашивать, что мы уже дали миру, нужно спрашивать, что мы даем миру сейчас, кроме нефти, газа и диких туристов. А в данный момент мы не даем миру ничего. Может быть, техника еще как-то радует глаз в каких-нибудь аспектах, которые мне неизвестны. Но в культуре, по-моему, царит абсолютно черная дыра. Есть несколько художников, картины которых покупают на Западе, но выглядят они как просто более успешные продавцы сувениров среди других торговцев сувенирами на африканском рынке масок и наконечников. Даже русский кинематограф, который все ругают, выглядит выигрышнее на фоне нашей живописи и графики, но и он, мягко говоря, не очень сенсационен.

— Если все так плохо, то к чему все это? — снова не выдержал журналист.

— Это же очевидно, — Молодой ответил журналисту взглядом, похожим на взгляд микробиолога в микроскоп. — Нужно готовить не только соответствующих художников, но и соответствующего зрителя. Причем взращивать их нужно одновременно. С этой целью планируется множество перфомансов как в самом музее, так и на территории города. Планируется организация стипендий молодым художникам для обучения их за рубежом. Планируются несколько премий в области графики, живописи и скульптуры, достаточно крупных, чтобы заинтересовать не только областную молодежь, как это делается сейчас, а с привлечением жюри и художников со всего мира.

Молодой долго еще втирал про местную всероссийскую отсталость и поражал ослепляющими перспективами как журналиста, так и жителей города и области, но если это и была речь, похожая на обещания Новых Васюков, то все посулы сводились к тому, что жители увидят картины и скульптуры, журналисты получат информационные поводы, а деньги, скорее всего, пойдут на премии иностранным художникам, потому что кому как не им выигрывать в конкурсах, уровень которых будет слишком высок для местного населения.

Именно за эти авансы Молодому через несколько дней и влетело, когда звонок Эсэса снова собрал весь отдел в конференц-зале. Собрание выдалось веселым, Игорь оценил это совершенно объективно, хотя самому ему радостно не было, потому что мир с женой так и не наступал, квартира была слишком мала, чтобы совсем не пересекаться со второй своей половиной, ребенку было плохо от того, что родители игнорировали друг друга. Игорь не знал, как из всего этого выпутаться, у него уже мелькала мысль починить картину и повесить обратно, но это была бы полная капитуляция, какое-то совсем уже ползание на коленях и вымаливание прощения.

— Ты на хрена про деньги заговорил? — ругался Сергей Сергеевич на Молодого, вжавшегося в кресло. — Нормально ведь начал. Я перед экраном стоял и аплодировал. Ты ведь все сперва по инструкции делал. Галерея, чтобы в нее никто не пошел, такой ведь был план. Чтобы она у всех заранее отвращение вызвала одним своим посылом. Молодец ведь, справился. Про китайцев, которые превзошли нас в соцреализме, вообще огонь. Не удивлюсь, если нескольких старперов после твоих слов увезли в ближайшую сердечку.

— А когда это было, я что-то не припомню, — отвлекся от своих мыслей Игорь.

— Да он почти с этого начал, — сказал Сергей Сергеевич. — Короче, блеск, пламя. Но тебе же русским, бля, языком сказали, про деньги не заикайся. Даже не говори «деньги». Говорили же тебе.

— Так я же говорил, что из местных их вряд ли кто получит, — пробовал как-то оправдать себя Молодой.

— Саша, ты дурак! — загрохотал Сергей Сергеевич. — Если люди услышали «деньги», они уже не слышат «не получат». Ты в курсе, что у нас в городе одних только союзов художников штук шесть, если тебя милиция не достанет после всего этого, если все не вскроется, то тебя эти художники с говном съедят. У них рубилово каждый год происходит за какую-то переходящую бесплатную жестянку, «Галатея» она называется, что ли, сейчас точно не скажу, так вот, за эту жестянку и за приз в двадцать тысяч рублей они готовы друг друга сожрать, а ты у них перед носом несколькими миллионами вертишь. Окажешься ты на дне городского пруда ногами в бетонном постаменте, будешь знать. И это еще не все, Саша. Ты вот отмазался от своей пассии, если у нее ума не хватило местные новости смотреть, а ведь есть еще молодые художницы с мощными папами, которые тебе не только телефон оборвут, если их чадо захочет подзаработать своим талантом. Или папа решит, что откатами он недостаточно зарабатывает, или захочет мотивировать свою дочурку, чтобы она себя самостоятельной почувствовать смогла. И это ты еще забыл о старых всяких карьеристах, которые в бытность свою молодыми и не таких как ты пережевывали, а сейчас и подавно пережуют и не подавятся ради того, чтобы еще одну строчку в свой список премий записать, кроме какой-нибудь сталинской или бог знает еще какой. Нам мало милиции, что ли? Ты хочешь, чтобы сюда каждый день толпы паломников ходили и подачки выпрашивали? Ты хочешь, чтобы тебя возле подъезда пенсионеры поджидали со своими холстами и брякали у тебя орденами под носом? Тебе еще «ВКонтакт» твой не обрушили? Не засыпали предложениями подружиться?