Надежда "Дерзкого" - Дэвид Файнток

В гнетущей тишине наплывали воспоминания: медовый месяц, поездка к отцу в Кардифф.

– Чем я ему не понравилась, Никки? – спросила Аманда. – Он так холоден со мной.

Мы лежали на старой бугристой кровати, стоявшей в родительском доме с тех самых пор, как я себя помню.

– Ты ошибаешься, Аманда. Он со всеми такой.

– Но он смотрит на меня с неприязнью, ни разу не улыбнулся.

– Это его обычная манера поведения. Ты видела хоть раз, чтобы он мне улыбнулся? Он… как бы это сказать? Очень сдержанный человек. Я тебе об этом говорил.

– Да, помню, – неуверенно ответила Аманда, устраиваясь поудобнее у меня на плече. – Но одно дело слышать и совсем другое – испытать это на себе.

Сейчас тот визит к отцу виделся мне совсем по-другому. Пришло еще одно воспоминание: я сижу, обливаясь слезами, за кухонным столом. В драке футбольных болельщиков погиб мой друг Джейсон.

– Так было угодно Господу Богу, Николас, – говорит отец.

– Но за что? Ведь Джейсону было только четырнадцать лет!

– Пути Господни неисповедимы. Мы не должны спрашивать у Бога, почему он поступает так, а не иначе. Ему виднее.

– Но почему мы не должны спрашивать?

– А почему должны? – сурово произнес отец. Я не нашелся, что ответить, а он взял меня за подбородок и изрек: – Все мы под Богом ходим, Николас. Ни один волос не упадет с головы человека без его ведома. Он все видит.

– Но Джейсон был моим другом! – пытался я объяснить отцу.

А он печально покачал головой и сказал:

– Николас, нет лучшего друга, чем Господь Бог. Он не предаст и до конца твоих дней будет рядом с тобой.

Так отец и не поддержал меня в моем горе, не посочувствовал мне. И я держал свою боль в себе. Сейчас этот эпизод отчетливо всплыл в моей памяти, но виделся в более мрачном свете.

В дверь тихо постучали. Кто бы это мог быть? Ни офицер, ни тем более матросы не посмели бы явиться в командирскую каюту без вызова, а пассажиры вообще не имеют права входить в эту часть коридора. В случае необходимости меня вызывали по телефону.

Открыв дверь, я увидел смущенно улыбавшегося Уолтера Дакко. Что за наглость? Как он посмел? Я уже пожалел, что из-за нехватки людей снял пост в той части коридора, где находилась моя каюта.

– Вход в офицерские каюты пассажирам запрещен, – грубо бросил я.

– Знаю, но мне необходимо с вами поговорить, не сердитесь, пожалуйста.

Я не мог ему простить оскорбительных выпадов против беспризорников на вечере, устроенном миссис Аттани. А ненависть его сына Криса?!

– Мне некогда, – отрезал я.

– Командир, ради Бога, выслушайте меня! – взмолился Уолтер Дакко.

Мне хотелось захлопнуть дверь у него перед носом (а еще лучше, чтобы дверь хлопнула его по носу), но я решил набраться терпения. Пусть выскажется, черт с ним, а потом оставит меня в покое. Гнусный тип! Но ничего не поделаешь, надо соблюдать приличия.

– Ладно. – Я посторонился, пропуская непрошеного гостя.

Мы остановились посередине каюты друг против друга. Он пробежался глазами по моему жилищу, и мне стало не по себе – словно враг в дом забрался.

– Вчера ко мне приходил беспризорник, – начал Уолтер Дакко. – Один верзила, Эдди зовут.

Все ясно. Опять явился жаловаться на беспризорников.

– Вы, конечно, его прогнали? – ехидно усмехнулся я.

– Прогнал. Не люблю невоспитанных юнцов. Но потом мне стало любопытно. Зачем все-таки он приходил? Я пошел его искать и еле нашел. Господи, в каких ужасных условиях они живут! – Я молчал, мечтая побыстрее от него отделаться. – Одна девица с голубенькими глазками показала мне его каюту, – продолжал Дакко. – Поначалу Эдди не захотел со мной разговаривать, а когда согласился, я из-за его акцента ничего не мог разобрать.

Интересно! Что мог сказать Эдди этому зазнайке из Верхнего Нью-Йорка?

Уолтер Дакко отвел глаза и что-то пробормотал.

– Не понял, – сказал я.

– Видите ли, – смутился он, – кое-что я все же выяснил. Эдди все мне рассказал. Этот Крис… То, что он сказал о вашей жене. О Господи! – Он горестно покачал головой. – Простите! Я знаю, какого вы о нас мнения, мистер Сифорт. Но мы не такие плохие, поверьте!

Мое терпение было на исходе. Надо скорее кончать разговор. Если я наговорю ему лишнего, об этом потом придется пожалеть.

– Покиньте мою каюту, – произнес я как можно более спокойно.

– Ума не приложу, откуда в Крисе столько злобы?! Галина так расстроилась! Она даже отказалась идти на ужин, ей стыдно смотреть вам в глаза. Мне потребовалось все мое мужество, чтобы явиться к вам с извинениями.

Чтобы сделать ему побольнее, я произнес равнодушным тоном, словно речь шла о пустяке:

– Мне все равно, что сказал ваш сын. Думать о нем хуже, чем я, просто нельзя.

– Понимаю! – Лицо Дакко исказилось страданием, в глазах блеснули слезы. – Я не верил, что мой сын мог это сказать. Но он сам во всем признался. Даже не стал отпираться. Ему не по нутру сидеть за одним столом с беспризорниками, вот он и решил вам отомстить.

– Все это ерунда. – Мне стало вдруг жаль отца этого маленького негодяя.

– Крис заявил, что есть за одним столом с беспризорниками – все равно что питаться на псарне с собаками. Если бы он мог понять!

– Вы о чем?

– Можно мне сесть? – Он огляделся и опустился на стул у письменного стола; я сел неподалеку.

– Крис считает беспризорников существами низшего порядка, недочеловеками. К сожалению, я не смог ему объяснить, что они не с рождения такие, что над чернью нас возвышают не врожденные свойства, а приобретенные трудом и воспитанием навыки цивилизованного человека – то, что принято называть культурой. Гены, наследственность тут ни при чем. Крис же вообразил, будто обрел превосходство над беспризорниками с рождения – Дакко посмотрел мне в глаза. – Поэтому он и злится, что его посадили рядом с существами низшей породы. Тут все ясно. А вот как объяснить его жестокую выходку – не имею понятия. Попытался поговорить с ним об этом, он и слушать не хочет. Я никогда не бил его, ни разу пальцем не тронул. Но сегодня меня так и подмывало отделать его хорошенько. С трудом удержался и просто запер в каюте. Пусть посидит, подумает.

– Его уже не переделать, – сказал я, но он, казалось, не слышал, поглощенный своими мыслями.

– Сын опозорил меня, – наконец прошептал он.

– Человек может только сам себя опозорить. Так меня учил отец.

– Нет. Это я во всем виноват. Крис слышал наши с Галиной разговоры и решил, что мы питаем к вам неприязнь. Вот и позволил себе эту злобную выходку.

– Не думаю. Конечно, по закону вы несете ответственность за сына, но живет он своим умом и вряд ли прислушивается к вашим словам.