Найти, влюбиться и отомстить - Татьяна Полякова

– Что тогда? Не станешь же ты повторять эту глупость: не сошлись характерами?

– Мне очень неловко говорить об этом, Леонид Сергеевич. Даже ее измену я смог бы простить, хотя ваша дочь не из тех женщин, что стали бы изменять мужу. Все куда хуже… весь этот год… в общем, мы муж и жена только на бумаге. Даже мысль о сексе у Полины вызывает отвращение…

«Ну, ты и мерзавец», – с усмешкой подумала я, услышав это. А отец покачал головой:

– Боже мой…

– Я… я старался быть терпеливым… это бесконечная пытка. Она любит меня, я знаю… но… в общем, когда Полина решила пожить у вас, я согласился. Возможно, мы действительно поторопились. Душевная травма, которую она получила… самое скверное, она отказывается обратиться к психологу. А одной ей не справиться.

Отец горестно вздохнул:

– Да, я знаю… я настаивал, но… бедная моя девочка.

– Наверное, я должен был… не знаю… я должен был найти выход…

– Ты ни в чем не виноват, я уверен, ты сделал все возможное… – Отец подошел к нему, положил руку на плечо, загораживая его спиной, а я услышала что-то похожее на всхлип и не сомневалась, что Валера смог выжать из себя слезы. Сильные мужчины иногда тоже плачут.

– Извините, – поспешно произнес он, голос звучал сдержанно.

Сильные мужчины иногда плачут, но быстро берут себя в руки. У меня появилась кандидатура на «Оскар» в этом году в номинации «лучшая мужская роль первого плана». Жаль, что никто, кроме меня, Валерину игру не оценит.

– Развод я ей не дам, – продолжил он. – Может быть, это глупо, но я еще надеюсь… я смогу хотя бы видеть ее… вдруг что-то произойдет… не знаю, что… я… я не смогу без нее жить. Просто не вижу смысла…

– Нам всем нужно проявить терпение, – кивнул отец, – а глупые мысли оставь, пожалуйста. Она тебя любит… главное, уговорить ее обратиться к специалисту…

Дослушивать дальше я не стала. Все ясно: я – несчастная жертва насильника, меня надо спасать и прочее в том же духе. Муж у меня – чистое золото, и папа не видит повода сомневаться в этом. Что ж, причина для развода вполне сгодится. От психолога я и раньше смогла отвертеться, и сейчас, с божьей помощью, смогу.

Но все оказалось далеко не так просто. Мой боевой задор понемногу таял, а на смену пришла тоска, да такая, хоть волком вой. Уже на третий день я начала задаваться трусливым вопросом: а вдруг я чокнутая и все выдумала? Валера не имеет никакого отношения к похищению, мои слова его оскорбили, и он в ответ… глупость несусветная, но кого это волнует? Явились непрошеные воспоминания о медовом месяце на Мальдивах, моем безоблачном счастье… Разве может человек так притворяться? Валера притворяется весьма искусно, в чем я могла убедиться, но сомнения крепли. Самой себе я напоминала вдову, которая успела забыть, сколько раз собиралась развестись с муженьком при его жизни, призывая на его голову кару небесную, зато прекрасно помнит, как он подарил ей букет занюханных фиалок во времена их первых встреч. Не хотелось признавать, но Валера оказался прав: избавиться от наваждения оказалось трудно, именно от наваждения, не могу же я продолжать любить подобного мерзавца? Я рыдала ночами, а днем бродила по дому, точно во сне, и только когда возвращался отец, худо-бедно изображала удовлетворение жизнью. Чтобы как-то себя приободрить, я поклялась, что месяц выдержу. А там посмотрим. Месяц – это всего тридцать дней. Отказать Валере от дома ни у меня, ни тем более у отца причин не было, если «по легенде» мы расстались по обоюдному согласию и даже продолжали любить друг друга. Он являлся почти каждый вечер, когда отец был дома, и демонстрировал свои лучшие качества: терпение, нежность и доброту. Мы словно вернулись на год назад. Стыдно признать, но я уже хотела сдаться, поверить в то, чего не было и быть не могло.

Но он опять мне помог. Должно быть, притворство давалось ему нелегко, потому что однажды он не выдержал. Отец вышел из гостиной, Валера перегнулся ко мне и спросил с мерзкой улыбкой:

– Веревкой не обзавелась, милая?

С этого вечера все и началось. Стоило отцу отлучиться, он издевательски интересовался, что я предпочитаю: таблетки? Или, может, стоит сигануть с моста? Есть еще отличный способ: вскрыть себе вены. А когда отец возвращался, передо мной вновь был потерявший голову от любви и страданий муж. Однажды он даже предложил:

– Может быть, сходим куда-нибудь вместе?

Мне стоило большого труда спокойно ответить, что это преждевременно.

Месяц прошел, но лучше чувствовать я себя не стала, напротив, нервы были вконец расшатаны, а я не видела возможности прекратить все это. Пока не поняла, чего он добивается. На языке полицейских протоколов это звучит как доведение до самоубийства. Отличный выход для Валеры: деньги остаются у него, и дружбу моего отца он сохранит. Вот тогда я и заявила папе:

– Будет лучше, если я поживу одна.

Валера вновь попытался сделать благородный жест, предложив мне вернуться в дом, а он сам переедет на съемную квартиру. Конечно, я отказалась. А отец заверил, что Валера может жить в доме и дальше, наверное, продолжая верить в наше воссоединение. В конце концов, папа купил мне квартиру. Там мне притворяться было не перед кем, и я вдоволь предавалась своим страданиям. Валера явился ко мне уже на следующий день после переезда, но дверь я не открыла. Если он звонил, сразу вешала трубку. Пару раз мы встречались с ним у отца, где он продолжал разыгрывать тот же спектакль, но я объяснила папе, что видеть Валеру мне тяжело, и отправлялась к нему в гости, только убедившись, что мужа там не увижу. Наше затянувшееся противостояние Валеру утомило, встречались мы все реже, и звонками он последнее время не допекал. А потом погибла Вера, и мои недавние мытарства сменились новой болью. Надо сказать, что Вере объяснить наш разрыв с мужем оказалось куда труднее, чем отцу.

– Ты что, спятила? – талдычила она, услышав мое «не сошлись характерами». – Он отличный мужик и любит тебя. Какие, к дьяволу, характеры?

Почему я не сказала ей правду? Боялась, что она все расскажет отцу? Наверное. А еще было стыдно, что мне так долго морочили голову… Тогда мне казалось, будет лучше молчать. Интересно, Вере он наплел ту же историю, что и тестю? Она посочувствовала и поспешила его утешить? Мне ли не знать, как он умеет обольщать… Я ни секунды не сомневалась: Веру он не любил. Использовал, точно так же, как и меня. Любить он попросту не способен. Втянул ее в какое-то грязное дело… а потом убил? Все-таки в это трудно поверить. Не стал бы человек его положения так рисковать. Украсть деньги – одно, для него это вроде игры, он не боялся рисковать, иначе бы никогда не вернулся в наш город. Но убить… Я просто не желаю поверить в это, цепляясь за остатки былой любви? А если Вера каким-то образом узнала о том, как он заработал свои первые миллионы? У нее могло быть столько же причин молчать, сколько и у меня. Если она знала, тогда у Валеры просто не было другого выхода… И он поспешил избавиться от нее. Оправданный риск, потому что, в противном случае, он мог потерять все. Но поверить в подобное было все-таки трудно. Откуда Вера могла узнать, что мой похититель и муж – один и тот же человек? Он невольно проболтался? Маловероятно. Впрочем, почему нет? Он чувствовал себя в безопасности, ведь столько лет прошло. Но влюбленную женщину уговорить не так трудно. Может быть, к тому моменту она уже поняла, с кем имеет дело? Но в этом случае она была просто обязана подстраховаться. Оставить письмо, например. Откуда мне знать, может, и оставила. То, что следователи его не нашли, вовсе не значит, что письма не было…