Дубина для Золушки - Ива Лебедева

А вдруг прыгать башкой вниз откуда попало? За тварями в одиночку, не дай прародитель?! Додумается же, идиотка! С нее станется!

Тц, аж передергивает от собственного мышления курицы-наседки… Стоит признаться хотя бы самому себе: Мордред, ты влип. Ввинтили в неподходящую поверхность, как последний ржавый болт. И самое раздражающее, что ввинтили в одиночку. Бегаешь тут, как гусыня за неразумным выводком, переживаешь, оберегаешь. Да прародитель бы побрал эти чертовы инстинкты Оружия! Или уже не только инстинкты? Ржа-а-а...

А эта… дикарка… как жила, так и живет. Ну разве что удобная прачка-нянька-шлюха в моем лице под боком образовалась. Там настолько мозги набекрень, что ей, кажется, ничто по-настоящему не важно в этой жизни, кроме риска, даже с трудом отобранный ребенок. Ей наплевать на мои увещевания, на призму. Хорошо хоть, охотами можно будет увлечь. Из нее реально после тренировки выйдет отличный жнец. И у нас все шансы войти в историю, потому что ее фанатизм можно направить в нужное русло, и вообще не проблема будет сотворить из нее все, что я хочу. Только контролировать как следует, а там — призма у меня в кармане.

Только вот досада. Кажется, легкоуправляемой чокнутой куклы мне уже мало. Хочется… хочется чувствовать хоть какую-то отдачу, наверное. Пусть даже не любовь, но… сам не знаю.

Сильно разогнаться в своих мыслях я не успел, как и одеться. Потому что дверь в спальню отворилась и в нее неловко, как-то боком, протиснулась Аида. С подносом. На котором стояла тарелка со свежеиспеченными слоеными булочками-круассанами и кружка с кофе, от которого поднимался сливочно-карамельный пар. То есть кофе точно был для меня. Такой только я и пью, сладкий, бархатный и с отдушкой. Сама Аида обзывает это извращением и давится черной бурдой без сахара…

Я аж дар речи потерял на секунду. Чего? Завтрак мне в постель? С какой радости? Да от нее хлеб передать не дождешься, если зависнет.

— И на сколько ты решила покинуть нас сейчас, раз расщедрилась аж на целый завтрак? — начал было я, но аромат любимого напитка ненадолго меня отвлек. Через пару глотков я наконец решил посмотреть на эту обнаглевшую… Темные круги под глазами и загнанный взгляд, торопливо опущенный в пол, все же дошли до моего сознания сквозь сонную одурь.

— Что? — Кажется, это называется «мороз по коже»? Да к рже сравнения, какие еще неприятности готовы свалиться на мою голову? А главное — за что опять?! — Что ты уже успела натворить, смертная? И когда?!

Аида очень аккуратно поставила поднос с оставшейся на нем тарелкой круассанов на кровать, села на пушистый коврик у моих ног и подняла на меня совершенно больные глаза. Мне стало не по себе настолько, что я едва скверной не подавился.

— Я… — И замолчала.

— Что ты?! — Через пару минут этой затяжной тишины у меня волосы на голове зашевелились от страха и злости. — С гвоздем что-то?! Ты решила сыграть с ним в одну из своих забав и уронила? Пролила на него кипяток?

Она отрицательно помотала головой и опять не сказала ни слова.

Да вашу ж пространственную дыру! Какого... она молчит, как примороженный к обшивке цвирк?! А знаете что? Мне надоело. Она в моей голове шастает как у себя дома, а я тут буду гадать на ромашках, из какого места ржа сыплется?

— Твою мать… ненормальная, — сказал я с чувством, переставил поднос на тумбочку, за руки вздернул эту… дикарку с пола, пихнул на кровать, прижал и навис сверху. — В глаза смотри!

И рванул по связи.

Аида:

Утреннее отрезвление было… это было гораздо хуже, чем все прошлые разы, вместе взятые. Этот чертов адреналин иногда хуже алкоголя — я натурально пьянею, а потом закономерно наступает похмелье со всеми его прелестями.

На этот раз физически я была в полном порядке, к удивлению. А то ведь бывало, что меня и в теле корежило, не только в мозгах.

Но вот морально… словно полупрозрачную штору на окне отдернули, и я впервые увидела события последних недель без этого легкого флера безумия.

С самого начала, когда я поняла, что Анютки больше нет, а мне предстоит бой за Ваську и родительский дом, — с самого начала я начала скатываться в это состояние, нужно было… я пыталась, честно. Но любая стрессовая ситуация — это толчок к краю пропасти. И на этот раз я летела туда на всех парах без стоп-крана, даже не пытаясь затормозить.

Отрезвление стало болезненным. Не знаю, почему оно настигло меня именно этим утром, но факт налицо. На хрен все эти заморочки с призмой, охотами, тварями и прочей мистикой. У нас вчера в студии умер человек. Буквально на моих глазах. То есть я этого не видела, но почуяла. И что?

А то, дорогуша, что вместо того, чтобы хоть как-то помочь или посочувствовать, да черт с ним, просто ЗАДУМАТЬСЯ О ПРОИСХОДЯЩЕМ, узнать, кто это, ты не глядя сунула собственного ребенка в руки кому попало и рванула на запах смерти, как чокнутая наркоманка на дымок кипящего амфетамина!

Если бы не Мордред…

Вот еще один повод умереть на месте от стыда. Какие бы у него изначально ни были мотивы, как бы он ни обзывался и ругался… разве это повод пользоваться им, как… как… удобной вещью? И даже…

Да, знаю, во время отката депрессивные мысли перекрашивают мир в черные тона и сейчас я несколько драматизирую. Но суть-то от этого не меняется.

Я брала у него все, что мне нужно, от сумасшедшего секса до ухода за ребенком, я прекрасно знала, что он уже просто физически не может от меня уйти. Я брала и не парилась, не обращая внимания на его желания и эмоции. А взамен еще пока не дала ничего, кроме эфемерной «свободы от семьи». И то, от одной кабалы спасла, в другую посадила.

И самое страшное… я не знаю, смогу ли дать ему что-то в будущем. И вообще, безопасно ли рядом со мной находиться ему и… ребенку?

Что, если в следующий раз меня все же сорвет в этот «боевой транс жнеца», которого он так боялся? Ладно, если только сама угроблюсь, я привыкла знать, что рано или поздно это все равно произойдет со мной. Но я не хочу утащить с собой его… и Ваську.

— Ржу тебе в башку, дура ненормальная, — ругался Мордред, кутая меня в одеяло и отпаивая своим приторным кофе. Меня же накрыло так, что я лишь покорно стучала зубами о край кружки и даже не давилась этой карамельной гадостью, а пила. — Хотя нет, не надо, она у тебя и так уже насквозь! Вчера еще все отлично было, скакала на тварь, как цвирчатина на склад скверны, галопом. И ни о чем не думала. А сейчас тебя чего переклинило?! Адреналиновый откат? Ну да, он самый… Я уже не знаю, что хуже, когда ты чокнутая или когда трезвая!

Мор усадил-таки меня на кровать, обложил со всех сторон подушками, громко бурча, ушел в другую комнату и тут же вернулся, неся под мышками гуся и Ваську:

— На! Тискай, говорят, женщинам это помогает успокоиться. — С одной стороны в мой кокон заткнули птицу, с другой — довольного вниманием ребенка, тут же обслюнявившего мне руку. — Нет, я хотел, конечно, чтобы ты задумалась. Но, ржа! Почему с некоторых пор все мои желания исполняются настолько буквально и обязательно через задницу?!