Письма к утраченной - Иона Грей

– Святые Небеса! – не сдержался Чарлз.

– Приходится отступать от стандартов, – посетовала Ада. – В дело идет каждый лишний клочок материи, на маскарадные костюмы остается… то, что остается. По-моему, очень неплоха вон та китаяночка, в домашнем халате и с вязальными спицами в волосах…

– Нет, лучше всех Гитлер, – возразила Стелла. – Казалось бы, одежда самая простая, повседневная, зато сколько в этом мальчугане артистизма!

– Не артистизма, а дурновкусицы, – оборвал Чарлз. – Ада права. Первый приз нужно присудить китаяночке.

Чарлз стал аплодировать и звучно объявил:

– Всем участникам большое спасибо. Вы славно потрудились, вы прекрасны, но в этом году победила китаянка!

Послышались жидкие хлопки. Китаянка конфузливо улыбнулась. Мини-фюрер опустил руку, и маниакальная жажда власти на его физиономии уступила место глубочайшей детской обиде. Стеллу затрясло от негодования. В этот миг из гадалкиного шатра вышла Нэнси.

– Что же вы, миссис Т.? Вручайте приз победительнице! – распорядилась Ада. В руках у нее уже была наготове банка персиков.

Стелла покачала головой, сделала шаг назад.

– Нет уж. Чарлз приз присудил – ему и вручать.

– Путешествие за границу! – воскликнула Нэнси, подходя к Стелле. – Я сказала мадам Анушке: надеюсь, говорю, это означает, что я выйду за янки и переселюсь в Штаты. Потому что ведь это может означать, что меня призовут служить в ВМС какой-нибудь радисткой. А мадам Анушка отвечает: не бойся, радисткой тебе не бывать. А еще в чаинках она увидела устрицу, а устрица значит страсть. Ну, – Нэнси понизила голос, поскольку подошла к Стелле вплотную, – как ты намерена объясняться со своим американцем?

– Ума не приложу.

Представив лицо Дэна, Стелла чуть не расплакалась.

– Теперь мне из дома точно не вырваться, а я не знаю, где он остановился. Я даже не могу предупредить его! Будет гадать, почему я не пришла.

– А где вы договорились встретиться?

Стелла назвала адрес.

– «Трокадеро»? Очень приличный ресторан.

Нэнси щелкнула замком сумочки, извлекла квадратное зеркальце.

– Не переживай. Тетушка Нэнси спешит на помощь… Он знает, что ты замужем?

– Разумеется. Ох, Нэнси, ты правда меня выручишь? Спасибо, милая моя подружка! Скажи ему, что мне очень жаль, что я напишу, как только смогу…

– Тише! Раскудахталась! Кругом чужие уши! Вон благоверный твой чешет.

Глядя поверх плеча Стеллы, Нэнси ехидно заулыбалась.

– Преподобный Торн! Здравствуйте! Как приятно вас видеть.

– Добрый день, Нэнси. Взаимно, – процедил Чарлз.

– Вам идет африканский загар. И вы так постройнели, выправкой обзавелись, – не унималась Нэнси. Вернув зеркальце в сумочку, она продолжала: – Я бы с удовольствием поговорила с вами о божественном, да только, вот беда, пора заняться земными делами. У меня вечером свидание, уйма времени уйдет на прихорашивание.

И Нэнси подмигнула Стелле.

– Приходи завтра на чай. Все-все мне расскажешь, – выпалила Стелла.

– Я бы с радостью, да боюсь помешать…

– Ты не помешаешь. У нас гостит Питер, друг Чарлза, а еще будет преподобный Стоукс. Чем больше компания, тем веселее. Верно, Чарлз?

– Конечно, – выдавил Чарлз, даже не попытавшись избавиться от фальши в голосе.

Вроде муж, а на самом деле – чужой человек. Стелла понимала, что Чарлзу нужно время на адаптацию к мирной жизни – после того, чему он стал свидетелем на войне, в африканской пустыне. Но зачем он притащил Питера? При Питере Стелла не сможет поговорить с Чарлзом по душам, выяснить, что гнетет его. А Чарлз ведь презирает жену за то, что она понятия не имеет о фронтовой жизни. Точно презирает, Стелла не сомневалась. Разлука не смягчила его сердце, наоборот, зацементировала края разделявшей их пропасти.

«Я дурная женщина, – говорила себе Стелла, идя домой одна (Чарлз остался пообщаться с паствой). – Муж с фронта приехал, а я ему не рада. Да какое там „не рада“ – я его ненавижу за эту побывку».

Стелла закрыла за собой дверь, прислонилась к стене в холодной буфетной. Здесь Стеллу целовал Дэн.

Вот так просто. Сказала «ненавижу Чарлза», облекла чувства в слова – и сразу будто камень с души. Правда, ненадолго. Уже через несколько секунд Стелла сама себе показалась эгоисткой, мелочной и жалкой. Вылитая жена из анекдота – муж сражается во имя Короля и Отечества, а она тем временем… Пристыженная, отрезвленная, Стелла взяла с полки кочан цветной капусты (малость помятый в капустном тире) и побрела на кухню.

В окно ей виден был Питер Андервуд. Питер сидел с книжкой на старой скамье, под яблоней, склонив темноволосую голову, закинув ногу на ногу, однако вид получался совсем не вальяжный. Питер будто пытался свести к минимуму контакт с замшелой, облупленной скамьей. Того же принципа придерживается Чарлз в отношениях со Стеллой. Параллель сама собой напрашивается. На людях Чарлз говорит вещи, требуемые ситуацией и этикетом, но умение притворяться подводит его, когда нужно обнять жену или взять ее под руку. Чарлз брезгует Стеллой, словно она испачкана или заразно больна.

Наутро Питер в церковь не ходил. Стелла позволила себе удивиться этому факту, а Чарлз поджал губы: дескать, не твое дело, взрослые сами разберутся. Потом все-таки снизошел до объяснения: Питера терзают религиозные противоречия. Пытаясь их разрешить, накануне они с Чарлзом засиделись за полночь. Чарлз надеется помочь другу преодолеть кризис веры, а до тех пор Питеру нужен покой. Он должен разобраться в себе, это процесс длительный, не допускающий насильственных, противных душе посещений служб. По тону мужа Стелла поняла, что предмет разговора дальнейшим обсуждениям не подлежит.

Только он, предмет, никуда не делся. Над стынущей цветной капустой под сырным соусом Чарлз произнес особо длинную молитву, возблагодарил Господа не только за пищу, но и за дружбу, за тех, кто нам близок, за бесценный дар – несколько дней в обществе дорогого человека. Питер упорно смотрел в застекленную дверь террасы, на свинцовые тучи, неизвестно каким ветром принесенные – еще вчера небо было лазурное, как лепестки дельфиниумов. Исподтишка наблюдая за Питером, Стелла заметила вымученное смирение на его худощавом лице. Когда Чарлз произнес заключительное «Аминь», Питер съязвил:

– Хвалю за попытку, приятель.

Преподобный Стоукс нарушил напряженность момента, брезгливо тронув вилкой капусту и обронив:

– Эх, разве такие раньше были воскресные ланчи!

– Вы совершенно правы, – кисло согласился Чарлз.