Там, где твое сердце - Людмила Зарецкая

Ее разлука с мужем даже радовала. Несмотря на то что все подозрения в адрес Олега теперь казались беспочвенными, после состоявшегося между ними разговора, в ходе которого она эти самые подозрения высказала вслух, их отношения трудно было назвать безоблачными.

Лелька была права: он не обиделся, скорее, изумился тем мыслям, которые витали в головке его беременной жены, а потом расстроился, сильно расстроился от того, что она никак не может поверить в его любовь.

– Лера, – помолчав, сказал он, когда она, зажмурившись, озвучила ему свои глупые страхи. – Я весь этот бред даже обсуждать не буду. Что я, ей-богу, ненормальный, что ли? Конечно, я не имею никакого отношения ни к совершенным преступлениям, ни к Ланским. Но я не понимаю другого. Ты что, все эти месяцы сомневалась, что я на тебе женился только потому, что люблю?

– Меня нельзя любить, – заскулила Лера, испугавшись, что он ее сейчас побьет. Уж очень диким был его взгляд, устремленный на нее.

– Да с чего ты это взяла-то?! – Золотов заорал и грохнул кулаком по столу, да так, что чашки полетели на пол.

Одну чашку Лера успела подхватить, а вторая упала и разбилась. Лера бросилась собирать осколки и порезалась, и заплакала горько-горько, но не оттого, что ей было больно, а оттого, что внезапно стало жалко эту чашку – большую, вместительную, с изображенным на веселом боку Лондоном с его Биг-Беном, Тауэром и прочими достопримечательностями в виде двухэтажных троллейбусов, телефонных будок и констеблей.

В Лондоне ни Лера, ни Золотов никогда не были, но при взгляде на чашку, из которой всегда пил Олег, ей нравилось представлять, как они вместе поедут в Англию, и будут бродить по старинным улочкам, и обязательно сходят на экскурсию в Вестминстерское аббатство, и в квартиру Шерлока Холмса, и выпьют пива в пабе. Теперь чашка разбилась, и Лере на минуту показалось, что это разлетелись в осколки не только ее мечты о Лондоне, но и вся счастливая семейная жизнь.

– Ты чего ревешь, порезалась? – Олег бросился к ней, забегал суетливо по кухне в поисках бинта, засуетился, побледнел даже от вида крови. Ее крови. Как спасатель, он перевидал немало крови и в обморок не падал, чай, не кисейная барышня, а вот капающую Лерину кровь видеть не мог.

И они вдвоем заливали руку перекисью, потом бинтовали, потом все-таки собрали осколки и вымыли пол, и, обнявшись, сели в уголке старого дивана. И Олег, прижав ее голову к своему плечу, шептал какие-то нежные глупости, а потом отстранился, посмотрел ей в глаза и очень серьезно сказал:

– Запомни, что тебя невозможно не любить. По крайней мере мне.

И после этих слов ей стало легко-легко, как бывало только в детстве. И больше они всю неделю не возвращались к этому разговору, но Лера все равно чувствовала, что простота и безоблачность их отношений куда-то пропала и что Олег все время возвращается мыслями к ее недоверию. К нему и к себе.

Она надеялась, что им удастся стереть это маленькое облачко, плавающее где-то на горизонте. Но была рада той передышке, которую сулила поездка в поселок.

Вечером перед сном она вышла на крыльцо, присела на нагревшуюся за день ступеньку, прислонилась лицом к дереву перил и глубоко вдохнула летний воздух, который так любила. Рядом неслышно пристроилась Алена.

– Тетя Лера, – сказала она, понизив голос, чтобы не услышали через открытое окно мальчишки, увлеченно смотрящие телевизор. – Я в усадьбе одну такую штуку нашла… В общем, мне кажется, это важно.

– Что ты нашла, Алена? – Лере было смертельно лень разговаривать. Ее нервы, вконец растрепанные событиями последнего времени, отчаянно сопротивлялись попыткам вести разговор. Ей хотелось сидеть в полном одиночестве на крыльце, смотреть в никуда и думать ни о чем.

– В общем, вы не считайте, что я ненормальная, тетя Лера. Но я вчера помогала бабе Кате мыть пол в барском доме и…

– Что ты делала? – не веря своим ушам, спросила Лера. Избалованная городская девочка никак не вязалась в ее представлении с тряпкой, шваброй и мастикой, которой натирали полы в усадьбе.

– Я помогала бабе Кате, – нетерпеливо повторила Алена. – Это уборщица у Татьяны Ивановны. Она уже старенькая, ей тяжело, и поэтому я вызвалась помочь. А что такого-то? Я уже не первый раз это делаю. Просто в прошлые разы она мне поручала кабинет Татьяны Ивановны или гостиную. А тут я в столовой прибирала, ну, там, где печка большая.

– И что? – с неожиданно проснувшимся интересом спросила Лера.

– В общем, там за печкой можно пролезть. Она же не вплотную к стене установлена, печка-то. Там проход есть, не очень широкий, но и не узкий. Через него можно из кухонной части в заднюю комнатку пройти, где в царские времена кухарка жила. В общем, я там стала пол протирать, причем не шваброй, а руками, и нашла, что на одной половице раковина выцарапана.

– Какая раковина?

– Ну, такая, как вы показывали. С завитком, который по принципу Фибоначчи устроен. Такая, как у вас дома стоит.

– Постой-постой, – у Леры даже дыхание зашлось. – Ты говоришь, что там раковина с завитками на половице нарисована?

– Она не нарисована, а процарапана. Углубление чувствуется под руками. В общем, тетя Лера, я думаю, что под половицей с этой раковиной есть потайной лаз в подвал. И именно там сокровище спрятано.

– Погоди, Алена, – Лера попыталась собраться с мыслями. – Татьяна Ивановна много раз бывала в подвале этого дома. Там нет ничего. Его восстановили, осушили, но денег на то, чтобы обустроить, не хватило, поэтому там ничего не держат.

– Да была я в том подвале, – махнула рукой Алена. – Когда все эти разговоры о кладе пошли, я под каким-то предлогом у Татьяны Ивановны туда напросилась. Она и разрешила. Пустой подвал, действительно. И никаких указаний ни на стенах, ни на полу, ни на потолке я не нашла. Мы вместе искали и не нашли. Но вход в тот подвал из прихожей, то есть в другой половине здания. Он большой, конечно, но я прикинула, по размерам гораздо меньше дома. Так что под столовой, возможно, есть еще одна, отдельная часть.

– Интересно, – у Леры зажглись глаза. – А ты кому-нибудь еще про это говорила?

– Я же не дурочка, – Алена обиженно надула губы, и Лера невольно усмехнулась: не состоя с ними в кровном родстве, дулась Алена так же, как Лерины сыновья и она сама. – Татьяна Ивановна уехала, поэтому я вас ждала. Давайте завтра сходим утром в усадьбу, и я вам покажу, чтобы вы сами все увидели.

– Давай, – задумчиво сказала Лера. – Может быть, мы действительно что-то найдем и весь этот нервяк наконец-то кончится. А пока пошли спать.

Спать, впрочем, получилось плохо. Всю ночь Лера вздрагивала от малейшего шороха, ворочалась, как уж на сковородке, с трудом забывалась. Во сне ей мерещился длинный и темный, почему-то сужающийся в конце подвал, по которому она брела с фонарем в руке. Свет фонаря, неровный, дрыгающийся, внезапно гас, и Лера оставалась в темноте, в которой раздавалось какое-то страшное шипение. Она вздрагивала и просыпалась в холодном поту, радуясь, что это был всего лишь сон, и снова вертелась, не в силах заснуть, и опять забывалась ненадолго тревожным сном, чтобы вновь проснуться от очередного кошмара.