Инстинкт мести - Надежда Черкасова

– Фомушкин Антон Сергеевич? – Ростоцкий удивленно взглянул на Асю.

– Да, это договор банковского валютного вклада-депозита моего отца с кредитной организацией «Солли». Договор датирован пятнадцатым июня, а отца нашли убитым в доме двадцатого. Отца ударили ножом прямо в сердце. Ныне предварительное следствие по делу о его убийстве приостановлено. Так как лицо, подлежащее привлечению в качестве обвиняемого, видите ли, не установлено. Сначала подозревали Трунова Константина Валентиновича, бывшего управляющего банком «Солли». Но потом отпустили, так как не смогли доказать его причастность к убийству. Борис Иванович, а можно возобновить производство по делу об убийстве моего отца? Ведь ясно же, что все три убийства взаимосвязаны и ниточки ведут именно в банк «Солли».

И Ася рассказала о вчерашней поездке к Трунову.

– Ты не имела права так собой рисковать! – возмутился Ростоцкий.

«Интересно, ты беспокоишься по долгу службы или…»

– У меня не было иного выхода. Я имею право знать, кто убил моего отца, и требовать от правосудия заслуженного возмездия. Или вы так не считаете?

– Я попробую запросить дело в связи с появлением этого договора. Может, мне удастся связать его с нашим расследованием. Но ничего не обещаю.

– А можно будет взглянуть на дело? Это личное, не для работы. Хочу понять, почему следствие приостановлено. А если и вы не найдете убийцу, мне самой придется его разыскать. И наказать. И пусть вам будет стыдно.

– Это что еще за странные заявления?

– А вы считаете справедливым, что преступник до сих пор разгуливает на свободе и посмеивается, глядя на вашу беспомощность и возмутительный, на мой взгляд, непрофессионализм? Разве его не должны искать до тех пор, пока не найдут?

– Я же сказал: сделаю все, что в моих силах. А ты, хоть и журналист, пожалуйста, не лезь поперед батьки в пекло, хорошо? Иначе – чует мое сердце – мне придется заниматься расследованием уже твоего убийства.

«Ах, какая забота! Просто слеза прошибает. Только ты мне никакой не батька… Интересно, ты женат или свободен? Кольца обручального на пальце нет… Ну, помечтай-помечтай. Нашла же, в кого влюбиться! Вместо того чтобы о любви говорить, мы беседуем об убийствах».

– Что-нибудь новенькое есть о Берлицком? Редактор требует от меня заметку. Неужели до сих пор версия о его самоубийстве не тронулась с места?

– Тронулась. Но это тайна следствия, завесу которой я не могу приоткрыть даже тебе.

– Ах вот, значит, как! Я тут бегаю, понимаешь ли, высунув язык…

– Да-да, – перебил Ростоцкий, – и приносишь мне в зубах улики. Я это и помню, и ценю. Но информация моя не для печати.

– Что же я, маленькая, что ли, не понимаю? Я просто хочу быть в курсе расследования, чтобы ничего не упустить и не пойти по ложному следу. Поэтому я вся – внимание.

– Появились кое-какие зацепки. Пришлось настоять на эксгумации тела Берлицкого для повторной экспертизы.

– И СМИ не в курсе, что вы вынимали тело из могилы?! Невероятно!

– Тело изымалось в четыре часа утра, когда все нормальные и даже ненормальные журналисты, а также прочие любопытствующие еще спали. Около трех часов на повторную экспертизу – и гроб с телом снова вернули на место. Присутствовали при этом только следственная группа и эксперты-медики, поэтому утечки информации не произошло.

– Так вот, значит, как вы работаете – по ночам.

– Не по ночам, а круглые сутки.

– Но почему я не могу об этом написать? Это же так интересно.

– Кому – читателям? Тогда они у вашей газеты не вполне адекватные. Да и не думаю, что им так уж интересна смерть Берлицкого. Они и думать про него забыли, мечтая вернуть свои кровные, все до копеечки. И размышляют о том, как не ошибиться в следующий раз, когда снова появится желание отдать на хранение кому-нибудь свои трудом заработанные денежки… Напиши лучше о том, что в ходе следствия обнаружены материалы, которые помогут воссоздать деятельность банка и восстановить списки вкладчиков, а также экономические, бухгалтерские и прочие документы. Так ты не только успокоишь и обрадуешь вкладчиков, но и заставишь нервничать истинных виновников банковских хищений. И тогда они вынуждены будут предпринять для своей безопасности какие-то действия – попытаются скрыться или совершат ошибку, которая и поможет нам их разоблачить.

Ася во все глаза – учитывая и третий, который, как уверяют, находится в центре лба, – смотрела на Ростоцкого, пытаясь понять, шутит он или говорит серьезно.

– Значит, вы хотите, чтобы у них земля горела под ногами?

– Желательно. Тем более что вам, журналистам, позволено гораздо больше, чем нам, следователям. Вы, например, можете публично высказывать свои мнения или убеждения, и никакой закон не сможет заставить вас отказаться от них. А если употребить в статье такие слова, как «возможно», «кажется», «вероятно», уж совсем незамысловатое «а вот ходят слухи…» или еще проще «а вот говорят…», прямо как у старушек на лавочках возле подъездов, то ни один из героев статьи даже в суд не сможет подать на вас за клевету. Потому что свобода мысли и слова у нас гарантирована Конституцией. Или, например, описывая явно негативное действие в нашем конкретном случае – о строительстве банковской пирамиды, – можно даже восхититься завидной смекалкой руководства и работников банка, обещающих баснословную выгоду клиентам и привлекающих так много вкладчиков. А вместо утверждения можно задать риторический вопрос: «Интересно, а правоохранительные органы расценили бы строителей банковской пирамиды как расхитителей вкладов клиентов или нет?» А вот мы, наоборот, должны в своей работе придерживаться не оценочных суждений, а фактов.

– Ну смотрите, Борис Иванович! Как бы вам не пожалеть о своих словах.

– Фомушкина, хватит мне голову морочить. Может, тебе уже пора?

– Борис Иванович, скажите честно: у вас что, язык не поворачивается называть меня по имени?

– Ася, тебе на работу не пора? Твой редактор, наверное, уже все глаза проглядел, ожидая тебя с заметкой в зубах.

– Борис Иванович, можно личный вопрос? У вас… жена есть?

– Нет. А что?

– И не будет! Если вы не избавитесь от излишней зацикленности на работе. Поверьте, вам совсем не повредит немного более легкое отношение к жизни. И еще: вам очень идет, когда вы улыбаетесь.

«Вот же сухарь! – возмущалась Ася, выйдя из кабинета. Щеки пылали, а в душе затаилась обида. – Нет, вы только поглядите: ни один мускул не дрогнул, даже бровью не повел! Я ему чуть ли не в любви призналась, а с него как с гуся вода. Словно я разговаривала не с человеком, а с бревном. Чурка с глазами. Чурбан стоеросовый! – Ася понятия не имела, что это такое, но к Ростоцкому очень подходило. – Ну погоди же! Я с тобой церемониться не стану. Тебе точно придется объясняться перед начальством».

На работе Ася собралась набросать заметку, но получилась целая статья. Более того, злость – то ли на банковских работников, то ли на Ростоцкого – сделала текст язвительным, колким, а правоохранительным органам и вовсе досталось по первое число. Благо Ростоцкий сам подсказал, как их задеть за живое и остаться при этом как бы совсем ни при чем. Ася отправила статью Зацепину и принялась ждать ответа. Через десять минут он вызвал ее к себе в ка- бинет.