Николаевская Россия - Астольф де Кюстин

И люди, посвятившие себя этой тяжелой профессии, умирают рано.

Эти фельдъегеря, которые на моих глазах ежедневно мчатся по всем направлениям в пышной столице, вызывают во мне представление о тех пустынях, куда они направляются. Я мысленно следую за ними в Сибирь, на Камчатку, к Великой Китайской стене, в Лапландию, к Ледовитому океану, на Новую Землю, в Персию, на Кавказ.

При звуке этих исторических, почти легендарных имен мне рисуются туманные, беспредельные дали, гнетуще действующие на душу. И все-таки вид этих глухих, слепых и немых гонцов дает неистощимую пищу поэтическому воображению иностранца. Несчастные люди, обреченные на то, чтобы жить и умереть в своей тележке, придают какой-то жуткий, меланхолический интерес самым заурядным событиям повседневной жизни.

Нужно сознаться, что если абсолютизм делает несчастными народы, которые он угнетает, то для путешественников он настоящий клад, ибо заставляет их на каждом шагу удивляться. В свободных странах все становится явным и сейчас же забывается; под гнетом абсолютизма все скрывается и обо всем приходится догадываться. Поэтому замечают и запоминают малейшие подробности, тайное любопытство оживляет беседу, придавая ей особую остроту. Нет поэтов более несчастных, чем те, кому суждено прозябать в условиях широчайшей гласности, ибо, когда всякий может говорить о чем угодно, поэту остается только молчать. Видения, аллегории, иносказания — вот средства выражения поэтической истины. Режим гласности убивает эту истину грубой реальностью, не оставляющей места полету фантазии.

Я описал город, лишенный своеобразия, скорее пышный, чем величественный, скорее поражающий своими размерами, чем красотой, наполненный зданиями без стиля, без вкуса, без исторического значения. Но на счастье поэта и художника русские — народ глубоко религиозный. Церкви по крайней мере принадлежат всецело им. Внешняя форма молитвенных сооружений освящена традицией и составляет неотъемлемую часть культа. Суеверие не отдает эти твердыни веры во власть мании, воплощающей математические фигуры в кирпиче и камне, и упорно отстаивает их от архитектуры скорее военной, чем классической, придающей каждому русскому городу вид лагеря, существующего в течение нескольких недель на время маневров.

Другая своеобразная черта Петербурга — золоченые шпили, нарушающие монотонные линии крыш города. Наиболее примечательны из них — шпиль цитадели, колыбели Петербурга, и Адмиралтейская игла. Эти удивительные архитектурные украшения заимствованы, говорят, из Азии и поражают своей поистине исключительной смелостью. Они столь высоки и тонки, что просто непонятно, каким способом они держатся в воздухе.

Представьте себе огромное количество церковных глав и вокруг каждой четыре колокольни, обязательные по православному ритуалу; вообразите множество серебряных, золотых, небесно-голубых, усыпанных звездами куполов; синие или ярко-зеленые крыши дворцов; площади, украшенные бронзовыми статуями императоров и героев русской истории; водную гладь широчайшей реки, отражающей, как зеркало, все прибрежные здания. Прибавьте сюда Троицкий мост, переброшенный на понтонах в самом широком месте реки, и Петропавловскую крепость, где покоится в лишенных всяких украшений усыпальницах Петр Великий со своей семьей, — и если вы живо представите себе всю эту картину, вы поймете, почему Петербург является все-таки бесконечно живописным городом вопреки заимствованной архитектуре дурного вкуса, вопреки окружающим его болотам, вопреки белесой дымке его лучших летних дней.

Сейчас здесь стоит тропическая жара, и тем не менее жители уже запасаются топливом на зиму. Баржи, груженные березовыми дровами — единственным видом топлива в стране, где дуб считается предметом роскоши, — заполняют многочисленные и широкие каналы, прорезающие город по всем направлениям. Вода в этих каналах исчезает зимой под покровом снега и льда, а летом — под бесконечным количеством барж, теснящихся к набережным.

Топливо становится редкостью в России. Дрова в Петербурге стоят не дешевле, чем в Париже. Видя, с какой быстротой исчезают леса, поневоле задаешь себе тревожный вопрос: чем будут согреваться будущие поколения? Прошу извинения за шутку, но мне часто думается, что народы, пользующиеся благами теплого климата, поступили бы очень мудро, снабдив русских достаточным количеством топлива. Тогда эти северные римляне не глядели бы на солнце с таким вожделением.

Русские похожи на римлян и в другом отношении: так же как и последние, они заимствовали науку и искусство извне. Они не лишены природного ума, но ум у них подражательный и потому скорее иронический, чем созидательный. Насмешка — отличительная черта характера тиранов и рабов. Каждый угнетенный народ поневоле обращается к злословию, к сатире, к карикатуре. Сарказмами он мстит за вынужденную бездеятельность и за свое унижение.

Русские распространяют вокруг себя довольно неприятный запах, дающий о себе знать даже на расстоянии. От светских людей пахнет мускусом, от простонародья — кислой капустой, луком и старой дубленой кожей. Отсюда вы можете заключить, что тридцать тысяч верноподданных императора, являющихся к нему во дворец первого января с поздравлениями, и шесть или семь тысяч, которые бывают в петергофском дворце в день тезоименитства императрицы, должны принести с собой грозные ароматы…

Из всех виденных мною до сих пор женщин простого класса ни одна не показалась мне красивой, а большинство из них отличается исключительным безобразием и отталкивающей нечистоплотностью. Странно подумать, что это — жены и матери тех статных и стройных красавцев с тонкими и правильными чертами лица, с греческими профилями, которые встречаются даже в низших слоях населения. Нигде нет таких красивых стариков и таких уродливых старух, как в России. Между прочим, бросается в глаза одна особенность Петербурга: женщины составляют здесь значительно меньшую часть населения, чем в других столицах. Меня уверяли, что их не больше трети общего числа жителей. Вследствие того, что их так мало, они возбуждают чрезмерное внимание сильного пола и поэтому с наступлением сумерек не рискуют появляться без провожатых в менее заселенных кварталах города. Такая осторожность представляется мне достаточно обоснованной в столице насквозь военного государства, среди народа, предающегося пьянству. Русские женщины реже показываются в обществе, чем француженки. Ведь не так давно, лет сто с небольшим тому назад, они вели затворнический образ жизни, подобно своим азиатским товаркам. Сдержанное, я бы сказал, боязливое поведение русских женщин напоминает, как и многие другие русские обычаи, о происхождении этого народа и усугубляет уныние, господствующее на общественных празднествах и улицах Петербурга.

В столице очень мало кафе, нет общественных балов в нашем смысле слова, а на бульварах немного публики, которая не гуляет, а спешит куда-то со степенными лицами, мало говорящими о развлечении. Однако если страх делает здесь людей серьезными, то он же учит их необычайной вежливости. Я никогда не видел, чтобы люди всех классов были друг с другом столь вежливы. Извозчик неизменно приветствует своего товарища, который, в свою очередь, отвечает ему тем же; швейцар раскланивается с малярами и так далее. Может быть, эта