Снайперы - Владимир Никифоров

Сдавая ему дела, Галкин, прежний начальник, наказал: «Инициативы не проявляй, жди, пока не прикажут. В политику не лезь. Разведи бюрократию: на каждый вопрос у тебя бумажка, иначе загрызут. И не дай бог оказаться меж двух огней!» Клим начал с бюрократии – с положения об отделе и папок с делами. Понял, что главные задачи отдела: планирование, организация, контроль, учет и анализ труда и зарплаты; премирование, соцсоревнование, штатные расписания. Следить, чтобы зарплата не росла быстрее производительности труда. В отделе сидели вчетвером: он и три специалиста, женщины предпенсионного возраста. Прежний начальник работал с ними с молодых лет и, по рассказам, к концу карьеры уже мало чем отличался от них: придя на работу и сев за стол, ловко, без рук, переобувался в тапочки, активно и заинтересованно участвовал в «бабских» разговорах, делился сам и записывал кулинарные рецепты, жаловался на болезни. Гаврилов сказал, что в новом здании у начальника отдела будет свой кабинет, а пока… Клима это «пока» поначалу напрягало, но потом он увидел, что женский коллектив ничем не хуже, а в чем-то даже лучше мужского, из бывших механиков, в котором он работал больше пяти лет. Женщины относились к нему тепло, по-матерински, это было спокойнее и проще, чем если бы они были его ровесницами или чуть старше. Больше трудностей было во внешних связях, с начальниками других служб и отделов, мужиками старше его на пятнадцать-двадцать лет, прошедшими севера и притоки. Но и здесь как-то все образовалось. Помогали два фактора, прежде всего то, что Клим был сыном известного на флоте шкипера: «Кто же не знает Степана Гордеева! Знаменитый шкипер! Гордость всего флота!» А второй фактор – ресторан в правом крыле речного вокзала – еще больше способствовал хорошим отношениям: «За сына шкипера! За новые кадры!» Однако Наталья, которой он поведал о своих первых успехах, охладила его пыл: «Ты сильно-то не обольщайся! Они при случае тебя с потрохами съедят!» – «За что?» – «Завидуют они тебе! Они сколько лет к своему месту шли, а ты получил его в двадцать пять, и это только начало!» И Клим тут же вспомнил Корнеева, мужика грамотного, с очным высшим образованием, но засидевшегося в замах по эксплуатации и уже потерявшего все надежды на генеральские шевроны; на Клима он смотрел как на пустое место, и тот старался не попадаться ему на глаза, решая все вопросы с начальником службы Поповым Сергеем Ивановичем, его бывшим соседом по дому в Речном, бывшим капитаном «Маяковского». Тот был по-прежнему улыбчив, приветлив, в то же время точен и обязателен.

Разговор этот состоялся на новоселье. Им удалось уединиться («перекурить») всего на несколько минут, Клим успел лишь прижать Наталью к стене и провести рукой по плотно упакованной в колготки ноге. «Когда?» – прошептал он. – «Жди. Я позвоню». Несмотря на все заботы Плотниковых о Климе и его семье, домами они не дружили. Клима с Надей не приглашали ни на праздники, ни на дни рождения, даже на сорокалетие Натальи. Та не терпела Надю и не хотела выносить на широкое обсуждение прошлое своего мужа. И на Юлькиной свадьбе, которая прошла в октябре семидесятого, Клима с Надей не было. Правда, во Дворец бракосочетания Клим пришел и цветы молодым вручил, но потом его оттерли в сторону, и он, не дождавшись приглашения ни от Юльки с молодым мужем, ни от Плотниковых, ушел и на свадьбу не пришел, потому что даже не знал, где новобрачные и их гости гуляют. А замуж Юлька вышла за одного из известных в молодежной среде братьев Гринченко, правда, Клим так и не выяснил, за какого из них: так они были похожи. Когда бы Клим ни шел по главному проспекту, он всегда встречал братьев: высоких, видных, спортивных, обаятельных. Тогда еще вовсю бурлил Брод, и они были его королями. Климу было лестно, что они стали здороваться за руку и перебрасываться несколькими дружескими фразами после того, как постояли в пивбаре за одним столиком. Закончив технологический институт, самый известный в городе, братья стали работать в НИИ, располагавшемся в здании бывшего совнархоза, и Клим встретил их как-то в «совнархозовской» столовой, на праздничном вечере по случаю 8 Марта, куда его неожиданно пригласила возникшая вдруг из небытия Вика. И в загсе они сердечно обнялись сначала с одним из братьев (женихом), потом с другим (неженихом), и оба спросили про Вику, и он понял позже, что как это часто бывает на свадьбах, братья приняли его за Юлькиного знакомого, а Юлька – за знакомого братьев.

«Переживаешь? – спросила Наталья, позвонив в понедельник ему на работу. – А ты как хотел? Чтобы все сразу и много? Нет, дорогой, так не бывает! Ты добейся, чтобы тебя приглашали!» Он положил трубку. В самом конце рабочего дня она снова позвонила: «Ресторан “Север” знаешь? Приезжай, жду». Они сели за плотной занавеской, и Наталья предложила отметить и ее юбилей, и свадьбу дочери: «Я потом фотографии покажу, а теперь давай выпьем!» – «За тебя! Ты – такая!.. И ты правильно сегодня сказала. Я добьюсь всего, что ты захочешь!» Они выпили, и она сказала: «Я хочу только одного, но чтобы этому ничего не мешало». – «А сегодня этому ничего не мешает?» Она молчала, поигрывая вилкой. «Да или нет?» «Клим, – медленно выговорила она, – ты когда-нибудь можешь проявить инициативу?» Он усмехнулся: «А меня старшие учат: никакой инициативы!» «Это Галкин, что ли? Тоже мне учитель! Как он с женой двух парней?.. Из ЦК, что ли, позвонили? – приблизила к Климу свое увядающее, но все еще прекрасное лицо и прошептала-прошипела: – Да стоит мне пальцем пошевелить – у меня будет “люкс” в лучшей гостинице, сауна на двоих, дача в сосновом бору!» – «Зачем же я тебе?» Клим знал, что улыбка его выглядит кривой, а слова обидными, но не мог ничего поделать с собой. «Зачем? А зачем замужняя баба устраивает свидание в ресторане, за шторами, чтобы знакомые не увидели? Да я первые годы домой, к мужу, как на крыльях летела! А сейчас… – Из закрытых глаз потекли черные слезы. – Чуда мне хочется! Любви мне хочется! Ба-а-абой себя почувствовать хочется!» «Хорошо, – сказал он, – я проявлю… инициативу». – «Да уж! Ну, давай за тебя!» Потом они пили за любовь, за тех, кто в море, за детей, и Наталья показала наконец фотографии Юльки. Среди свадебных, похожих на все свадебные фотографии, вдруг оказалась открытка с лицом актрисы: смело откинутые с высокого лба волосы, взгляд в невидимое и неведомое, загадочная полуулыбка. «Кто это?» – спросил Клим дрогнувшим голосом. – «Это Юлька! Ты не узнал, что ли? Это ее самая удачная фотография, я ее всем показываю!»

Клим не сразу пошел домой, а долго ходил по мокрым, засыпанным большими желтыми листьями улицам. Что он знал о Юльке? Закончила школу, поступила на филфак, каждое лето – в пионерских лагерях, вышла замуж за одного (какого же?) из братьев Гриневичей, учится в аспирантуре… Он видел ее всего-то три-четыре раза, они даже не общались, но, оказывается, она жила где-то в уголке его сердца или чего там, если ее фотография всколыхнула все в нем, и он вдруг понял, что все эти семь лет ждал, ждал, ждал… Надя встретила его привычными претензиями: сижу, жду его, а он не торопится, где-то опять набрался, когда это кончится? Больше всего он ненавидел ее дико провинциальный, резкий, горловой голос; он напоминал ему что-то далекое, противное, стыдное и притягательно порочное. Он долго мучился, пока не вспомнил: таким рыдающим голосом говорила Грунька, когда рассказывала и показывала… «Ты чё завелся-то? – говорила Надя ночью. – А то днем даже не смотрит! Да ладно, мне не жалко!»